Библиотечка современной русской прозы. "Библиотечка современной русской прозы" представляет небольшие, но яркие произведения современных авторов, заявивших о себе в толстых и не толстых журналах. Составитель серии видит свою задачу в том, чтобы познакомить читателя с новыми именами в нашей литературе за минимальные деньги и время. Конечно, несмотря на все старания составителя его литературные пристрастия скажутся на содержании серии. В чем они состоят? Не буду поддаваться литературоведческому искушению, а приведу два эпизода из прошлых лет. Лев Толстой, рассуждая о ценности литературных произведений Достоевского, как-то написал: "Читая иного писателя, ловишь себя на мысли - как искусстно и талантливо написано, и даже завидуешь его мастерству. Читая же Достоевского совершенно забываешь о том как это все сделано, потому что все это не написано, а выстрадано и живет уже само по себе." И другой случай. Как-то Рембрандта посетил его старинный друг и ученик Ян Ливенс, долгое время проработавший при английском дворе. Посмотрев полотна Ван Рейна, вышедшего к тому времени из моды, написанные в жесткой пастозной манере, принялся поучать друга: "Теперь уже так никто не пишет, ты отстал, и полотна твои никогда не продадутся. Сейчас популярна гладкая лессированная поверхность, а твои грубые жирные мазки безнадежно устарели." Кто теперь помнит Яна Ливенса? Короче, составитель не признает ни жанров, ни так называемых "последних веяний", ни литературных красот... Кстати, о красотах языка. Здесь я ничего читателю - особенно с литературными наклонностями - гарантировать не могу. Более того, стою как раз на обратном, что прежде всего должна быть идея, а латиноамериканские красоты или красоты нашего серебряного века, - увы, я к ним почти равнодушен, - никакого отношения к литературе не имеют. Да еще и как посмотреть, что есть на самом деле наша российская красота. Я так думаю, она, конечно, есть, и мир ею после девятнадцатого века совершенно изумился, а вот мы-то сами ее прошлепали, промотали, предпочли набоковскую симметрию собственному эпохальному открытию, то есть тому единственному, что Россия и может предложить образованному человечеству. То, что Достоевский всегда стремился разрушить, - холодную отточенность письма, эту самую настоящую мертвечину, - мы в двадцатом веке, наоборот, за редким исключением, возвели в ранг искусства. Да в таком случае это не искусство, а литературная игра, потому как человеческое, живое, искреннее слово содержит в себе гораздо больше, чем любая искрометная литературная находка. Вот и все крэдо. Впрочем, составитель вовсе его не навязывает и, более того, сам не сможет удержаться в его рамках. В.М.Липунов