К утру инженеру полегчало и он, измотанный бессоницей, уснул. Елена решила сходить хотя бы на часок на работу и оставила его одного.
Сон инженера удивительным образом перешел в свою противоположность. В комнате было прохладно и он решил одеться потеплее и выйти на улицу. Здесь его поджидал сюрприз. Огромный, с рыжими космами, раскаленный шар парил среди редких ватных барашек в высоком небе. Под синим куполом раскинулся город с изнывающими от зелени бульварами и проспектами. Инженер мотнул головой, но видение не исчезло. Он снял шапку и задрал голову вверх, подставив бледное от долгой зимы лицо теплым лучам. Они пробирались в морщинки, протискивались сквозь красноватую двухдневную щетину, приятно щекотали губы. Богданов улыбнулся и сквозь ресницы стал разглядывать солнце. Багровыми кругами лопнули колбочки и палочки и он увидел как солнце превратилось в темную синюю дырку на белесом небе. Как хорошо, подумал Богданов и закрыл глаза. Он еще долго так стоял, словно мальчуган, удивленный благородством системы мира. Он ощущал ее всю, разом, от центральных магматических слоев до самых дальних горизонтов Вселенной. Он знал и принимал ее законы уже потому, что сам являлся ее неотъемленной частью. Здесь было хорошо, здесь стоило жить, здесь миллион лет казались мгновением. Интересно, подумал инженер, а разумна ли Вселенная, желающая понять самое себя?
В этот момент его кто-то задел плечом. Он оглянулся вокруг и обнаружил толпы народу.
-Постойте! - хотел им крикнуть инженер. - Посмотрите вокруг, вон трава, вон деревья, а вон черные умные птицы!
Но он промолчал - уж больно все заняты были личными делами. Кто-то совершал покупки, кто-то опаздывал с квартальным планом - в общем, он не обижался на них. Но его так и подмывало перекинуться с ними хотя-бы словечком.
На бульваре он теперь видел множество родителей с детьми, т.е. с детскими колясками.
-Где же ваше дети? - удивился Богданов, когда обнаружил, что коляски пусты.
-Где же дети? - снова удивился инженер, заметив что вокруг нет ни одного ребенка. Страшная догадка мелькнула в его воспаленном мозгу. Он зашатался и, чтобы не упасть, схватился за дерево. Но дерево не держало - оно подломилось словно свернутый рулон картона. Он посмотрел на руки - они были перепачканы коричневой гуашью. Потрогал траву, листья - подкрашенная бумага. Люди обступили инженера с интересом разглядывая его действия.
-Все ложь! - крикнул инжнер, - это все ложь! Неужели вы не видите - все это сделано какой-то машиной, потому что для такого количества лжи нужна специальная машина!
Вдруг он вспомнил о чулане.
-Вы что же, - кричал он людям, - думаете и ремни в чуланах из бумаги? Пустите меня! - он попытался выбраться за живую изгородь. - Мне нужно домой, пока не поздно, я должен снять его. И вы спешите, спешите по домам, я вас уверяю - они настоящие из свинной кожи!
Инженер метался, не находя просвета в тесно сплетенном людском кольце. Вдруг, остановился, замер, а после с криком "вы не живые", ринулся поперек людской стены. В последний миг люди расступились и он проскочил наружу. От скорости все смазалось: дома, улицы, машины - все проносилось мимо киношными декорациями. Он ехал автобусом, толкался в метро, жался в троллейбусе. Он чувствовал - опаздывает. За спиной слашались притворный шепот, переругивание, смех, будто обсуждали именно его и именно с ним не соглашались. Говорили: "Неее, не успеет, у нас с общественным транспортом перебои." "А вдруг, успеет? - шептали другие. - Вишь, как резво бежит." Временами в толпе мелькали знакомые лица, но инженер их не узнавал, а может быть, и узнавал, но уж очень спешил. Наконец он добрался до серого дома, побежал по широкой лестнице. Ступеньки за ним обламывались и сухим хлопанием падали в пролет. Он нагнулся, поднял кусочек, попробовал на зуб.
-Папье-маше, - шепнул с ожесточением.
Каким-то неуловимым движением он вскрыл дверь с латунной пластинкой и направился в кладовку. В кладовке было темно - лампочка за ненадобностью давно сгорела. Он побежал на кухню, взял спички и вернулся в чулан.
-Ты чего там ищешь? - послышался голос за спиной инженера.
На-ка, посвети, а я посмотрю, - инженер протянул спички Гоголю-Моголю.
Гоголь-Моголь покорно поднял источник света над головой инженера.
-Никого нет, - развел руками инженер.
-А кто должен быть? - удивленно спросил утопист.
-Он, - многозначительно пояснил инженер и принялся рыться на полках. Наконец нашел. Это оказался старый кожанный ремень. Богданов попробовал на прочность, пытаясь его растянуть - настоящий.
-На, возьми, - он протянул ремень Гоголю-Моголю. - Или нет - я лучше выброшу.
Инженер пошел на кухню и там сунул находку в мусоропровод. Гоголь-Моголь неотрывно следовал за товарищем. Тот покончив с ремнем, вымыл тщательно руки и наконец взглянул на гостя.
-Ты как здесь оказался?
-Дверь открыта.
-Ну, ну, - только и сказал Богданов.
-Мне Лена насоветовала: зайди, мол, проведай. Вот витаминчиков принес, - Гоголь-Моголь протянул килограмм антоновских яблок.
-Зачем тратился? Спасибо, конечно, но при моей болезни разве яблочками вылечишься? - инженер взял одно яблоко и принялся его нюхать.
-Да брось - какая твоя болезнь, так, переутомление. А отчего переутомление? Как раз от недостатка витаминов. Ты не нюхай, а ешь, в них железа много, нам как раз железа не хватает. Размягчаемся, нервничаем, на всякие второстепенные факторы здоровье гробим... - Гоголь-Моголь умолк, почувствовав, что клонит не туда и решив как-то развлечь друга рассказал историю.
-Ох и случай сегодня приключился. Сколько работаю в метро, а такого не припомню. Въезжаем с моста на станцию, смотрю - мужик один на самом краю платформы стоит. Мне еще напарник крикнул: "Глянь - чудило, как стоит!" Я, конечно, просигналил на всякий случай. Мне даже показалось отступил мужик. А когда остановилсь, слышу - шум, гам, дежурный флажок подняла. Представляешь, Коля, этот человек таки свалился. Ударило его сильно, кровища. Нам рассуловитаь некогда, расписание... Скончался бедняга...
-Погиб? - переспросил инженер.
-Убился насмерть.
-Как он выглядел?
-Ничего особенного, пожилой, интеллигент.
-Нет, я имею ввиду - там, на платформе - как он?
Гоголь-Моголь удивленно посмотрел на инженера.
-Я не рассматривал. Вообще не люблю мертвых.
-Значит, умер?
-Да, -как-то неуверенно сказал Гоголь-Моголь. Ему опять показалось, будто опять заехал не туда. - Не думай о нем, это я, старый дурак, несу черт те знает чего, нашел о чем рассказывать, но сам понимаешь, такой случай редкий. Жалко его, конечно, жил себе человек, мечтал, планы строил... - утопист взял яболоко и с треском надкусил. Давно забытый вкус напомнил о других временах года.
-Эх, когда эта проклятая зима кончится?
-Зима? - встрепенулся инженер, - Разве сейчас на улице зима?
-А чем наша весна не зима?
-Тяжело мне, Гоголь. Ты не уходи, ладно? - попросил Богданов с мольбой глядя на товарища.
-Я и не собирался, не волнуйся. Сейчас чайку попьем. Давай-ка поставлю. - Гоголь-Моголь налил в чайник воды и зажег теми же спичками плиту. - Не грусти, - продолжал успокаивать утопист, черт с ним, с этим ученым собранием. Ты свое дело сделал, а истина рано или поздно сторонников найдет себе. Главное, знай работай дальше для блага отечества - ведь ты талант, Коля, пойми, прочувствуй, а с талантом везде хорошо.
Инженер было запроотестовал, но Гоголь не дал ему и слова сказать.
-Знаю, знаю, начнешь сейчас скромничать, отказываться, мол какой я гений, а я и спорить не буду, меня агитировать не надо, я уж пожил среди людей, разобрался - что к чему. Меня теперь не проведешь. А то распишут - и такой и сякой, и все он предвидел, и все понимал по-особому, и в детстве на скрипке играл, и черт-те как не по-нашему мозги у него устроены. Чепуха. Просто мужик был нормальный, понимал все как надо, не приспосабливался, и сам не навязывался, и взглядов своих не навязывал. Жаль только - немного таких людей. А почему? Потому что не верят в себя, думают, чего бы такого на себя напялить, какую такую гримасу состроить, чтоб остальные в нем необычайные приемущества заподозрили. Вот и ходят в масках с каменными лицами. Так и разыгрывают театр. Тот певец вылезет на сцену, глаза выпучит, щеки раздует, ручонками машет, ля-ля-ля - одним словом, стальное горло. А копни его поглубже - все в себе поломал, жалко даже. Потому и придумывают: стили, течения, жанры. Чтоб каждому зверьку по клетке, а каждому царьку по государству, хочь и маленькое, а свое. Нет бы сказать просто, что все дрянь, чепуха, выверт. Ты понимаешь, Коля, не верят в себя, обидно. Я не знаю, кто это придумал, зачем? Другие из зала смотрят, да и я так могу, думают, даже лучше, раздувать щеки и к тому же ушами двигать.
-Больно строг ты к людям, - упрекнул инженер.
-Время строгое наступает, контрольный опыт начался, эпоха проверяемости. Еще пару сотен лет - и баста, поезд дальше не пойдет, просим освободить вагоны!
-Что за проверяемость и кто опыт ставит? - спросил с напряжением инженер.
-Кто? - переспросил утопист, не понимая, какие тут могут быть затруднения. - Ты, например, я, все мы. Вот пришел бы, например, тыщу лет назад человек и объявил: все вокруг субстанция воды и пламени. Поди его опровергни. Ведь он на слова наплюет, акргументы растопчет, мол, верую и все тут. Еще и филосовскую школу организует, последышей читать-писать по-своему научит. Они ж еще тыщу лет процветать будут, потому как проверить некому. Сейчас, конечно, по такому вопросу сомнений нет. Конечно, теперь с водой и пламенем никто и не суется, сейчас ветвистее накручивают. Какая-нибудь всеобщая классификация населения годков сто продеражться только и сможет, а потом розог пропишут. Тут и выяснится, что есть объективная потребность, а что графомания. Тогда уж двигай не двигай ушами - бестолку, катись на свалку истории, здесь и выйдут наперед нормальные люди, которым прикидываться противно.
-Ох, не знаю, как тыщу лет назад, а сейчас вода и пламень оченно злободневны.
Гоголь-Моголь в недоумении принялся тереть длинный нос.
-В каком смысле?
-В смысле, что чайник кипит, - инженер улыбнулся.
Настроение инженера пошло на поправку. Беспредметные шараханья товарища, его смелые экскурсы в историю возымели самое благотворное влияние на самочувствие Богданова. Проклятый город с неестественной растительностью покрывался налетом критического реализма и уходил на второй план. Гоголь-Моголь любил рассуждать, а инженер любил его слушать. Вообще инженер любил рассказчиков. Здесь была привычка, здесь было преклонение, почти святое, приобретенное за долгие годы невольного общения.
-Как твой трактат о всеобщем равнодействии? - подогрел инженер друга.
Гоголь-Моголь бросил заваривать чай.
-Ооо, бомба! Только тяжело идет, статистических данных не хватает.
-Но ты давай поспешай, - приободрил Богданов.
-А куда спешить? Я уже опоздал, теперь лет через сто только и напечатают. Ладно, чего жаловаться, - Гоголь вяло махнул рукой. - Пятнадцать лет писал, и еще пятнадцать попишу. Но все равно - бомба. У меня тут такие мотивы появились - пальчики оближешь, сейчас пишу главу: идея, как оружие массового уничтожения.
-Слишком уж публицистично.
-Да, именно, понимаешь, нужно все разжевывать, иначе ничего не поймут, не захотят понять. Перестали люди верить, что им могут что-то толковое сказать. Все же корячатся, формы изобретают, стили разные, а почему? Мыслей новых нет, считают, что все уже давно придумано-перепридумано, сказано-пересказано, остается только в другом разрезе. Потому что кто-то погорячился и сказал, мол, и тыщу лет назад все было тоже - и любовь, и красота, и ненависть. А я утверждаю - ничего подобного. По-другому было, не знаю уж, лучше или хуже, но по-другому. Но это ж каких-то тыщу лет, это же - тьфу, наплевать-растереть, а мильен не хочешь? Мильен годков всеобщего счастья, а? голова не кружится, во рту не пересыхает? а не хочешь, к примеру, мильен лет мрачного средневековья? Что, противно? Нужна новая надежда!
Гоголь-Моголь очень переживал когда говорил. И это инженера успокаивало. Ему казалось, что хоть в этом деле есть кому беспокоится кроме него, есть у кого душа болит - значит есть кому и волноваться.
-Но знаешь, Коленька, все-таки я чертовски оптимист, я верю - пройдет немного времени, лет триста, и восторжествует царство свободных изобретателей, и какой-нибудь мечтатель тех времен и народов, - Гоголь-Моголь гордо возвысился над чайником, - скажет: жили они в убогое время, творили убогими средствами, а все ж были людьми.