Ровно в шесть Толя обреченно позвонил в квартиру соседки инженера Богданова. Еще никогда в жизни Ермолаев не производил такого сильного впечатления на окружающих. Эффект был безусловный. В широко раскрытых глазах хозяйки наряду с глуповатым извиняющимся Толиным лицом, обрамленным неяркими контурами лестничной клетки, отразилось самое что ни на есть неподдельное восхищение.
-Вы пришли? - вскрикнула Елена и зажала рукой рот.
Толя виновато пожал плечами.
-Вот это фрукт! - все-таки не выдержала Елена, приглашая гостя войти. - Ну, идите же. - Его слегка подтолкнули, и он деревянной походкой протопал в комнату. - Эй, постойте же, - его окликнула хозяйка, - может, разденетесь все-таки? Ну какой же вы смешной!
Толя опять вернулся в прихожую, позволил с себя снять пальто, разулся и влез в вовремя подставленные тапочки.
-Пойдемте, - Елена взяла его за руку, отвела в гостиную и усадила в мягкое кресло.
-А где... - начал Толя, оглядываясь по сторонам.
По сторонам было по-семейному уютно.
-Мой муж? - докончила Елена. - Коля все перепутал, муж придет в семь, а не в шесть. Но вы-то какой? Не ожидала, честно скажу, не думала, что придете. - Елена поправила серебрянную стрекозу наскоро заколотую в пышных волосах. - Ох, молодец, Анатолий, ведь вас Анатолием зовут? - Толя мотнул головой. - Боже, какая прелесть, какой экземпляр, а стеснительный какой! Прелесть, прелесть, прелесть. Нет, не думайте, я не каждому такое говорю, не каждый ведь так сподобится. Ой, что за слова у меня лезут, - она положила руку на грудь. - Вы ведь мне не понравились вчера. Ох, думаю, крысенок научный, такой, думаю, бумажный червячок. А вы вот какой, пришли совершенно незнакомому человеку помочь, будете теперь меня охранять. Нет, все-таки Коля удивительно чувствует людей. Говорит мне: придет, обязательно придет. Я даже с ним поспорила, коньяк проиграла. Французский, Разгледяев из Парижа привез летом. Вам проиграла. Мы так и договорились: если придете, то я вас коньяком угощать буду. А что, и буду, - Елена достала из бара нераспечатанную бутылку роскошного "Наполеона" и хрустальные рюмки. Потом она умело раскрыла бутылку, принесла лимон, разлила и подала гостю.
-Ну что, за вас? Давайте выпьем.
Они чокнулись и Толя залпом опустошил рюмку. Елена, заметив это, сказала:
-Браво, к чему эти западные штучки, - и последовала Толиному примеру.
Рюмка коньяка пришлась гостю весьма кстати. Но для полной кристаллизации хорошо было бы еще одну. Словно угадав его мысли, Елена налила еще. И со словами "есть все-таки польза от Разгледяева" они чокнулись и повторили ритуал.
-Разгледяев - это кто? - вдруг спросил Толя.
-Муж.
Толя поперхнулся лимонной долькой. Елена, смеясь, принялась стучать ему по спине.
-Ну, муж, ну что же, не пропадать же продукту, - объяснила она сквозь смех.
"Бред какой-то", - подумал Толя и, расслабляясь, откинулся на спинку кресла.
-Коньяк отличный, душу согревает, почти как водка. Правда? - спросила Елена. На ее щеках появился легкий румянец. - Ну, что вы, защитник мой, молчите? Не волнуйтесь, мой муж очень интеллигентный человек, все будет в лучшем виде. Драться вам не придется, может, так, слегка постреляете друг дружку да и разойдетесь. Вон у меня и ружье есть, охотничье, так что не волнуйтесь.
-Двустволка? - спросил Толя.
-Что? А, ружье. Да, два таких огромных жерла, - она развела ладони, показывая размеры стволов. - Ой, опять я вас пугаю. А следовало бы честно признаться: ваш приход - это выдумка Коли. Он все переживает за меня, а я совершенно спокойна, только Разгледяева видеть не хочу. Не знаю, как я докатилась до такой жизни... Вы уж не уходите теперь, - попросила хозяйка, - может быть, так лучше будет. Я его послушаю и даже ничего говорить не буду, и спорить не буду. Давайте еще коньячку, а, для храбрости?
-Нет, спасибо, - отказался Толя, - пока не хочу.
-Ну ладно, выпьем еще. Анатолий, сколько вам лет?
-Двадцать четыре.
-Да-а, - удивленно протянула она, - так вы старше меня, а с виду просто студент, второкурсник. Все равно еще очень молодой. А я вот уже развожусь. Но, знаете, Анатолий, жить только начинаю сейчас, только понимать стала, что значит - жить, и от этого себя уидела. Боже, что я была! Отвратительная девчонка, как я могла с ним столько лет?! Я теперь себя ненавижу, но счастлива ужасно, что все наконец кончается. Ведь я существо конкретное, но об этом долго не знала, то есть думала, что знала. Думаете, вот бездельница какая-нибудь? О нет, я очень деловая женщина, я столько уже успела добрых дел осуществить, - Елена усмехнулась. - Боже, сколько я бегала, уговаривала, заставляла, направляла. Сколько пара пускала, сколько бумаги извела. - Елена вдруг встала и, потрясая рукой, зверски завопила: - Даешь высокие показатели в труде и учебе!
Толя рефлекторно напрягся.
-Хороша кукла? И это в наше просвещенное тысячелетие! Не понимаете вы меня, Анатолий.
-Не понимаю, - честно согласился Ермолаев.
-Да уж, меня понять трудно. А все получилось совершенно неожиданно.Ведь в сущности у меня с Разгледяевым было все совершенно в норме. Я не говорю о том, что мне, глупой девчонке, сразу все досталось: по углам мы не мыкались, как многие, деньги не считали, хотя я в институте училась. Не в этом дело. Не с жиру я взбесилась, все сложнее. Просто все стало терять свой блеск, то есть блеску как раз было больше чем достаточно, и на работе, и дома - всегда шумно, весело, я же выдумщица, гостей страшно люблю. Ах, сколько их было - маститых, заслуженных, ответственных, всегда придут - руки целуют, вокруг меня вертятся, обхаживают, намекают. В общем, чего еще желать, казалось бы? Не жизнь, а сплошной хоровод с песнями под оркестр духовой, и музыка веселая такая, зажигательная, и все громче и громче, и казалось, вот-вот наступит полный апофеоз, полное счастье красивой женщины. Ан нет, внутри что-то заедать стало, как в пластинке, которую ставят по десять раз на дню, зашуршало что-то, захрипело. Но портиться все стало как-то хитро, не целиком, не разом, будто в хоре все поют чисто, в лад, а один сорвался и потянул куда-то в сторону, сначала потихоньку, еле-еле, его и не слышно было вначале. Я даже подумала: ну, попоет себе, попоет, да и утихомирится, мало ли кто срывается, хор ведь не перекричишь. Но нет, он продолжает все громче, натужнее, и вот орет уже во все горло, хрипло так, с надрывом, будто зовет за собой куда-то. Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спутаешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с правильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток подбавил и воспарил так, что в галерке все рты открыли, и я рот как дурочка открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный хор, не стала я его слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему все так, почему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все поют, нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и не один не ошибется - ведь это же не естественно? И закралось у меня сомнение: может быть, они все разом врут-то, вместе с дирижером?
Толя сидел ошарашенный и подавленный. "Да она талант", - думал он.
-Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла свою ниточку. Тут Богданов и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно, или в булочной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Будто и нету этого серенького человека. Но и то сказать, одевался он всегда как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему присматриваться, задумываться, чем вот это серое существо живет. На меня все мужчины обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что же у него там внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И вправду - лицо умное, и глаза такие, будто он вот сию минуту придумал что-то. А то наоборот - печальный ходит некстати. Да еще все время песню какую-нибудь мычит. Именно, - Елена будто догадалась в этот момент, - я никогда не видела, чтоб человек ходил и песни мычал: грустные, если грустно, веселые, если весело. Забавно, правда?
В этот момент раздался звонок. Толя посмотрел на часы - было ровно семь.
Елена встала и решительно пошла открывать. Из прихожей послышался мужской голос: "Добрый вечер, Лена." Вместо приветствия хозяйка коротко сказала: "Проходи, если ненадолго, у меня гости". Мужской голос спросил: "Он?" Ответа не последовало.
На пороге появился высокий широкоплечий мужчина со здоровым цветом лица. На нем было зимнее пальто, в руках пыжиковая шапка, на ногах ярко-красные носки. Вслед за ним появилась Елена.
-Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
Толя с достоинством кивнул головой. Мужчина пронзительно посмотрел на старинного друга и повернулся к хозяйке:
-Но я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или на кухню, наконец?
-Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем.
-Но...
Елена махнула рукой и села в кресло с таким видом, словно никакая сила не заставит ее сдвинуться с месита.
Хорошо, Елена, ты взовлнована и... - взгляд Разгледяева упал на бутылку нокьяка, - не в себе, но я готов говорить даже в таких условиях, - он кивнул в сторону Толи.
-Это очень благородно. Так ближе к делу, - поторопила Елена.
-Елена, все, что происходит - ужасная, трагическая ошибка. Я не обвиняю тебя, может быть, мы оба виноваты, наверное даже. Но я не понимаю, в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне, и я обязательно найду какой-нибудь выход, и ты простишь меня, как и я простил тебя.
Елена, как показалось Толе, была совершенно спокойна.
-Но только не говори так, как раньше. Я не понимаю такого разговора. Ты говоришь о том, чего нет и никогда не было в действительности, а лишь в больном воображении этого, - Разгледяев подбирал слово, заметив, как сильно Елена сжала ручки кресел, - безответственного человека. Вот ты опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вернуть на прежние рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть месяц. Поживем отдельно, подумаем, а потом решим. Но завтра... завтра ни в коем случае не нужно ничего решать. Скажи же свое слово.
-Ничего нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового от тебя не услышу. Вот ты назвал его безответственным человеком, а известно ли тебе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому, что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что ты дорогого мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе, слышал ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о том, что нельзя человека одним словом обозначать. Нет, не слыхал ты этого, и нет этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная из ярлыков. С твоими умными мозгами можно счастливо жить, но понимать жизнь нельзя, а любить и подавно...
-Но почему, зачем ты придираешься к словам? - Разгледяев завертел головой. - Ну, пусть ответственный Богданов, пусть я ошибаюсь, но давай посмотрим под другим углом зрения, - ему стало жарко, он расстегнул пальто и ослабил галстук. - Чем плохо мы жили? Вспомни, ты училась, я работал, возможно, я был не очень внимателен, ну, ты же знаешь, сколько разных обязанностей у меня. Да и книга - кстати, на прошлой неделе сдал в издательство. Это не только для меня событие. Но и ты, твой труд... Так сказать, вдохновляющее начало, оно тоже... Частичка тебя в ней...
-А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к твоей книге примешивать. Даже если бы ты ее сжег, я бы все равно не смогла тебя уважать, потому что я думаю, что по большому счету ты сам понимаешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать, потому что знал, что найдется (или уже нашелся) другой прохвост, который учуял протухший ветер перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий глаголы и существительные и подновляя прилагательные. Но я сыта по горло всем этим, и не мешай свою дряную книжку сюда. Я не хочу говорить о том, чего нельзя проверять практически, за что, по крайней мере сейчас, розог не назначат, да и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о чем вы там пишите. Видишь, какая я стала, зачем я тебе такая зрячая, Разгледяев? Найди себе умную и играй с ней в свои игры, только учти, рога она тебе наставит, вы же все там рогатые поголовно и взаимообразно, как ты любишь выражаться. Вот, Анатолий, посмотрите на него, довел все-таки до дискуссий. - Она выпила еще рюмку коньяка не предлагая никому. - Я вам расскажу Анатолий, какой широкой души этот человек, - она зло усмехнулась. - Я и на суде завтра так и скажу: не могу я с ним жить, потому что равзвратная я девка. Запомни, - она опять повернулась к Разгледяеву, - все расскажу, если против развода будешь настаивать. Скажу, с соседом спуталась и конретно все опишу. Да, как пришла сама первая к нему ночью. - она теперь совсем отвернулась от Разгледяева, - Как-то мы с Разгледяевым разругались. Ха: разругались - это только так называется, а ругалась я одна, потомучто товарищ Разгледяев удивительно спокойный человек и никогда из себя не выходит, этакая скала гранитная, утес силы воли над безбрежной равниной моей разнузданной слабости. Его же ничего смутить не может. Вот ушел он жить к родителям, разъехались, а на следующий день - звонок в дверь. Открываю, ба -стоит на пороге. Думаю что ли мириться пришел, да рано вроде мириться. А он стоит на пороге, смотрит своими честными глазами и выдает: "извини, я по-привычке перепутал, забыл понимаешь. До свидания!" и был таков. Он забыл! Он все забыл. Ну да я напомню, как к соседу ночью ушла, я даже его прямо предупредила - сейчас вот пойду к Богданову и останусь с ним до утра. А он: "Ты это никогда не сделаешь, потому что так не делают". Что же, не делают, так я сделаю. И пошла, и позвонила в дверь, Коля открыл, смешной такой, - Елена как будто видела все это перед глазами, - смотрит на меня, ничего понять не может. А ему с места в карьер и говорю - пришла к тебе жить. Он и не понял ничего, только целовал меня, да так часто, как мальчишка...
- Елена! - едва сдерживаясь взмолился Разгледяев, - При посторонних!
-Никак заволновался? Философ ты наш, схоласт, а то что посторонние в тапочках твоих сидят и коньяк твой пьют, - это ничего?!
Толе совсем стало не посебе - сечас бы он не отказался от рюмки коньяку. А Елена продожала, все больше и больше превращаясь в хищницу.
-Да, целовал, всю меня, здесь, здесь и здесь, - она показала, где именно.
-Елена, прекрати! - сорвался Разгледяев.
-О! Не нравится тебе? Я знаю, тебе не нравится восе не то, что я тебе с кем-то изменила и при посторонних говорю. Нет, не то. Тебе именно не нравится, что я от тебя, такого умного, такого преуспевающего, к ушла к этому чудаку-неудачнику, к - смешно сказать - инженеру. Вот что тебя злит, и не строй тут из себя отчаянного ревнивца. Да если бы я ушла к твоему начальнику, ты бы немного, конечно, поскучал, но потом сказал бы: все-таки она умная женщина, все же я толк в женщинах знаю. И еще бы в гости к нам приходил и дефицитные подарки к празднику презентовал. Да, мои любимые духи Le Lilas приносил бы. А?!
Ты сошла с ума, - Разгледяев взмок и от жары и от неприятного разговора. - Вы помешались со своим инженером, я таким языком говорить не могу.
-Чем же он тебе не угоден? Я еще и в подробностях могу описать, чьобы никаких сомнений не осатлось на этот счет. А на вашем языке я больше говорить не хочу, не могу и не буду. Вы же все там пачкуны, прихлебатели, зубрилы; выдумали себе игру, так и играйте сами и не заставляйте нормальных людей всем этим восторгаться. Что вы их тянете, дергаете? О, вам скучно друг другу в ваши сытые рожи постоянно глядеть, вам изредка хочется чего-нибудь свеженького, да покрасивее, поостроумнее, дабы возвысить вашу серость над серостью, мол, глядите, безумцы, и истина с нами, потому что даже истина похожа на продажную девку. Но нет с вами любви и не будет, хорошие женщины вас не любят, пусть даже хоть и спят с вами.
-Мы, конечно, серость, - усмехнулся Разгледяев, - а вы гении, особенно твой инженер.
-Да, ты прав, не гений он, - теперь уже спокойно говорила Елена, - но не потому, что не достоин, а потому, что гениев нет вообще. Не усмехайся, Разгледяев, гении, вожди, творцы - это ваши изобретения; вот и все, что вы смогли изобрести своими паршивыми мозгами и своей нечистой совестью. Вы для того придумали гениев, чтоб себя за людей выдать! Иначе всем откроется ваше скудоумие. Запомни, Разгледяев, нет гениев, но есть нормальные люди, и они меж собою не стремятся возвыситься или возвысить, но, впрочем, тебе этого уже не понять. - Елена приумолкла на секеунду, а после, словно спохватившись, воскликнула: - А ведь я поняла, почему ты пришел! Я догадалась зачем с разводом тянешь. Я сейчас скажу почему, и если это правда, то сейчас же ты уйдешь, немедленно. Только не лги мне, не вздумай, я ведь проверю. - Елена встала и увереным спокойным голосом обнародовала свою догадку:
- У тебя загранкомандировка горит! Боишься, что с таким пятном в анкете не выпустят?
Разгледяев побледнел и только сказал:
-Я ухожу, и теперь навсегда, с тобой бесполезно разговаривать. - он уже повернулся.
-Даже прямо сознаться не можешь? Так и есть, ах ты, бедненький, как же ты без Европы и Европа - без тебя?! Айяйяй, бедная Европа, - запричитала Елена вослед уходящему мужу: - Ничего, переживет Европа, найдут другого прихлебателя, будет там с каменным лицом Россию представлять. Да, правда, у них своих актеров достаточно, так что поймут. А вдруг человек хоть нормальный попедется? Маловероятно, ведь вы же сами себя выбирате. Вот только за державу обидно, что по таким идиотам о всей России судят. Уходишь? Уходи, извини - не проважаю. До скорого на суде, Разгледяев. Следующий раз в Европу поедешь.
Разгледяев исчез.
-Вот все и окончилось, - Елена с облегчением вздохнула. -Спасибо вам, Анатолий.
-Да мне, за что?
-Вам? Анатолий, давайте на ты, а?
-Я собственно, никогда и не возражад, - добродушно согласился Толя, тоже обрадованный уходом Разгледяева.
-Вы очень мне помогли, я ведь сообразила про командировку не случайно теперь. У меня будто озарение было, так бывает, если хочешь кому-то понравиться: как накатит, как понесет душа в рай, тут только ведра подставлять успевай, как из рога изобилия хлещет. Давайте еще выпьем - ох, я, наверно, совсем пьяная. Ладно не каждый день разводишься. Послушайте, Анатолий, вы хоть бы разливали, сидит как истукан, кто здесь, спрашивается, ухаживать должен?
Толя наконец спохватился, разлил коньяк да неумело - половину мимо.
-Итак, сейчас я произнесу тост, даже не тост, а тронную речь. Ваша фамлилия?
-Ермолаев.
-Ах, черт, Ермолаев, Разгледяев - ну ничего, не в фамилии дело. Так вот, слушайте внимательно и ничему не удивляйтесь. Анатролий Ермолаев, двадцати четырех лет отроду... сейчас наступит, быть может, самый ответственный момент в вашей жизни, сейчас - через несколько минут - вы прикоснетесь к одной из самых страшных тайн, когда-либо существовавших на Земле. Вы еще можете отказаться, потому что человек посвященный становится хранителем этой тайны без всяких клятв и прочих предварительных условий и тем самым берет на себя великую ответственность. Вы согласны?
-Согласен, - Толя ощутил атмосферу студенческого капустника и решил подиграть.
Елена встала и подняла вверх руку. Широкий рукав халата опустился до плеча, обнажив все, что скрывал до сих пор. Взгляд ее стал серьезным, а смотрела она куда-то поверх Ермолаева.
-Я, Елена, по закону Разгледяева, а по существу ничья, являюсь хранительницей совершенно секретного списка членов самого тайного из тайных обществ, основанного в те незапамятные времена, когда еще не только никаких обществ не было, но не было даже общин; в те глупые смешные времена, когда Земля вращалась в полтора раза быстрее, а быть может, и еще раньше, когда растения были деревьями, насекомые птицами, а животные людьми. Или еще раньше, когда Вселенная не знала, что она Вселенная, а пространство и время не знали, что они пространство и время; когда не существовало борьбы противоположностей, а было естественное с натуральными законами вещество. Тогда появился первый список содружества неизвестных друг другу. Список этот никогда не терялся. Даже если в обществе оставался всего лишь один человек, он вносил дрожащей рукой свою фамилию и сбоку подписывал: "совершенно секретно". Чем только ни приходилось писать, да и на чем! Ведь бумага появилась совсем недавно, но ниточка, связующая поколения, никогда не обрывалась...
Елена по-преженему говорила серьезно, но Толя все ждал момента, когда она опустит руку и расхохочется, не в силах более сдерживаться.
-И общество росло и разрасталось. Корни его углублялись в естественный плодородный слой, в котором еще не наблюдалось и следов химических удобрений, кроме удобрений естественных, таких, как коровий помет; ствол крепчал и крепчал, добавляя с каждым столетием ровно сто колец, которые надежно стягивали и охраняли труды предыдущих поколений. Временами, правда, кольца выходили не очень крепкими, сказывались засухи, наводнения и ледниковые периоды. Но все же по стволу бежал все нарастающий поток животворной силы, растекался кровью по тонким ветвям к наполненным хлорофиллом листьям, подставившим свои спины отвесно падающим солнечным лучам. И крона этого удивительного дерева всегда возвышалась над кланами и сектами, масонскими организациями, партиями и орденами, союзами и униями, религиями и философиями. Над классами и деклассированными элементами, над академиями и творческими союзами, над космополитами и прагматиками возвышалось никому постороннему неизвестное тайное братство. В отличие от всех других это общество не требует от его членов выполнения каких-либо правил, оно не требует жертвенных приношений или уплаты членских взносов, оно вообще ничего не требует от своих членов, ибо люди, вошедшие в него, являются таковыми не потому, что они законные члены, но потому входят в сообщество, что являются таковыми. Поэтому здесь не бывает шпионов, ренегатов, предателей или оппортунистов. Они узнают друг друга не по особой униформе, значкам или удостоверениям. Для этого они не пользуются тайными знаками или паролем. Секрет узнавания известен только членам тайного общества, да это и не секрет, а просто их особое свойство видеть в чужом чужого и в своем своего. Поэтому проникнуть извне туда нельзя, можно лишь в определенный момент жизни осознать себя в его рядах. Это общество не признает никаких границ - ни политических, ни национальных, ни физических; оно, возможно (пока это точно не установлено), простирается далеко за пределы земного тяготения.
-Итак, Анатолий Ермолаев, двадцати четырех лет, сегодня вас вносят в вечный список, и потому вы объявляетесь членом всемирного тайного братства нормальных людей!
Елена подошла к обалдевшему Ермолаеву, вхохновенно ударила рюмкой по неподвижной рюмке нового члена тайного общества, послушала радостный звон хрусталя, затем опрокинула рюмку и после того, как Толя сделал то же самое, поцеловала его в губы. Мягкий и теплый поцелуй довершил свое дело. Чувствительная, неопытная душа Ермолаева вздрогнула, будто к ней прикоснулись чем-то острым, и Толе даже захотелось, чтобы эта молодая особа действительно оказалась хранитильницей списков какого-нибудь тайного братства. Но, конечно, виду он не подал, будто хоть на йоту поверил всем этим фантазиям, и с легкой иронией спросил:
-Скажите, а Богданов - что, тоже член всемирного общества?
Елена не обратила никакого внимания на слабую попытку Ермолаева остаться на плаву:
-Во-первых, мы теперь на ты, а во-вторых, общество тайное и ты сам должен решать, кто является его членом, а кто нет.
После этих слов Елена устало опустилась в кресло.
-Пожалуй, я пойду, - тихо сказал Толя.
-Да, хорошо, я немного устала. Спасибо Анатолий, мне нужно побыть одной.
Толя вышел на лестничную клетку и остановился в нерешительности, раздумывая, зайти к инженеру или нет. По понятным причинам соображал он не очень резво, но вдруг, дверь с латунной пластинкой приоткрылась и отуда высуналась рука, поманившая его пальцем. Он сразу узнал эту веснушчатую ладонь и рассердился. Его разозлило и то, что именно теперь, когда он еще ничего не решил, его застали врасплох, и то, что ему надо идти узнавать подробности биографии этого типа. Тут же вспомнил - и это его тоже разозлило - как Елена рассказывала мужу о своих взаимоотношениях с инженером и то, что она, такая отчаянно красивая в своем справедливом гневе, променяла истукана мужа на гнусного анонимщика.
Короче говоря, злой, запутавшийся Толя Ермолаев опять оказался в гостях.
-Ну, что там, - Богданов кивнул в сторону соседской двери, - как все прошло?
-Нормально,- развязанно отрезал Толя.
-Слава Богу, - вздохнул Богданов.
-Можете радоваться, разбили образцовую советскую семью.
-Не понимаю, - почувствовав злобные нотки, удивился Богданов.
-Они не понимают, - передразнил Толя.
-Вы чем-то расстроены, Анатолий? - мягко спросил инженер.
-Грязь, грязь и мерзость... Она все рассказала, она пришла к вам и вы тут... грязь.
-Что она наговорила?
Толя махнул рукой и вдруг, внезапно, слово в слово передал слова Елены.
-Ах-ха-ха! - рассмеялся инженер, - Я целовал, как мальчишка! Да она же все придумала, ха-ха, она ведь выдумщица ужасная!
-Я не верю вам, вы все заврались, анонимщики бессовестные, и повадки у вас соотвтествующие. Вы что, за мной в замочную скважину следили, сторожили меня. чтобы все выпытать?
-А, вы на счет моего своевременного появления! Здесь вот что, здесь нет никакой скважины, а просто элементарная газодинамика.
Толя мотнул головой, пытаясь стряхнуть с себя неуместный научный термин.
Богданов же, радостно принялся объяснять:
-Здесь у нас явление есть в квартирах. Я сам открыл! Когда дверь напротив открывают, возникает перепад давлений, вследствие чего возникает простая волна разряжения - воздушный порыв, сквознячок такой. Ну, и дверь в пустую комнату начинает приоткрываться тоже и поскрипывает.
Богданов схватил Толю за руку, потащил к той двери, скрывавшей странные настенные росписи, и принялся дергать ее потихоньку, впрочем, не давая все-таки заглянуть вовнутрь. Послышалось жалобное всхлипывание.
-Оооо!, - в глазах инженера появился интеллигентский огонек, - я специально исследовал феномен, опыты ставил, лепесточки папиросной бумаги развешивал, оценивал напор воздуха...
-Хм, - Толя тоже проникся естествоиспытательским духом, - Наверное, щель где-то тут имеется.
-Да! Конечно! Щель, именно щель, - обрадовался взаимопониманию инженер.
-Ну так , вы бы ее заделали чем-нибудь.
-Эх, эх, надо бы конечно, да некогда все, руки до всего не доходят.
-Бред, -пришел в себя Толя, - руки не доходят, а анонимки писать, доходят?
-Анонимки? - искренне удивился хозяин.
-Да, в академию. Будете отрицать и плечами пожимать?
Богданов ничего не ответил но плечами пожал.
-Признайтесь, писали, мол, профессор зажимает ваше эпохальное открытие? Ну, да что с вами разговаривать, Петр Семенович, правильно рассудил - надо вам на работу сообщить, где вы работаете?
-Я не писал никаких анонимок, - пришибленным голосом начал оправдываться Богданов, - Я, наоборот, хотел все прямо обсудит с профессором, для того и приходил в институт. Я уверен, все сразу бы выяснилось, я бы доказал профессору, что он ошибается. Он бы все понял, но анонимок, анонимок я не писал. Неужели вправду... в академию?
-Нет, я все придумал, специально, для потехи.
-Странно, - удивился чему-то своему Богданов.
Толя, затаив дыхание, ждал продолжения.
-Вы мне не верите? Но, ей-богу, я заплатил слишком высокую цену, я столько лет потратил на эту рукопись, господи, да тут все поставлено на карту, и неужели я бы смог опуститься до такой низости? Да и зачем мне скрывать свою фамилию? У меня теперь только одна цель - побыстрее все обнародовать, чтобы не пропало зря. И главное, главное - десятый спутник, его же надо искать! Ведь я уже три месяца нигде не работаю, я все бросил, чтобы закончить рукопись. Теперь уж мне только одно, или науное признание, или в злостные тунеядцы...
-Как, значит вы не работатете? - удивился Толя. - На что же вы живете?
-Вначале были деньги, а потом я занял небольшую сумму, - Богданов смутился, - У Елены занял. Она, правда, не хочет этого признать, но я отдам потом или подарю ей что-нибудь.
Бред, подумал Толя Ермолаев, окончательно запутываясь.
-Я сейчас плохо соображаю, мне нужно все обдумать, я лучше пойду.
-Конечно, конечно, спасибо вам большое, Анатолий. Еидинственное хотел спросить: что теперь с рукописью, что решили?
-Не знаю, ничего пока не решили. Возможно, вас попросят выступить на ученом совете.
Инженер обрадовался.
-Вот это хорошо бы, а когда?
-Не знаю, пока ничего неизвестно...
-Может быть, я вам позвоню?
-Нет, лучше я вам позвоню, если что-то прояснится.
Заполучив телефон инженера, Толя сухо попрощался и вышел.