Иосиф Бродский. Стихи разных лет
Над утлой мглой столь кратких поколений,
Пришедших в мир, как посетивших мир,
Нет ничего достойней сожалений,
Чем свет несвоевременных мерил.
По городам, поделенным на жадность,
Он катится, как розовый транзит,
И очень приблизительная жалость
В его глазах намеренно скользит.
Но снежная россия поднимает
Свой утлый дым над крышами имен,
Как будто он еще не понимает,
Но все же вскоре осознает он
Ее полуовальные портреты,
Ее глаза, а также голоса,
К эстетике минувшего столетья
Анапесты мои соотнеся.
В иных домах, над запахами лестниц,
Над честностью,
А также над жульем,
Мы доживем до аналогий лестных,
До сексуальных истин доживем.
В иных домах договорим о славе,
И в жалости потеющую длань,
Как в этих скудных комнатах, оставим
Агностицизма северную дань.
...прости, о, господи, мою витиеватость,
Неведенье всеобщей правоты
Среди кругов, овалами чреватых,
И столь рациональной простоты.
Прости меня -- поэта, человека -
О краткий бог убожества всего,
Как грешника или как сына века,
Всего верней -- как пасынка его.
"то, что дозволено юпитеру,
не дозволено быку"
Каждый пред богом
наг.
Жалок,
наг
и убог.
В каждой музыке
бах,
В каждом из нас
бог.
Ибо вечность-
богам.
Бренность-
удел быков...
Богово станет нам
Сумерками богов.
И надо небом рискнуть,
И, может быть,
невпопад.
Еще не раз нас
распнут
И скажут потом:
распад.
И мы
завоем
от ран
Потом
взалкаем даров...
У каждого свой
храм.
И каждому свой
гроб.
Юродствуй,
воруй,
молись!
Будь одинок,
как перст!..
...словно быкам-
хлыст,
Вечен богам
крест.
Рыбы зимой живут.
Рыбы жуют кислород.
Рыбы зимой плывут,
Задевая глазами лед.
Туда.
где глубже.
Где море.
Рыбы.
рыбы.
рыбы.
Рыбы плывут зимою.
Рыбы хотят выплыть.
Рыбы плывут без света.
Под солнцем
зимним и зыбким.
Рыбы плывут от смерти
Вечным путем
рыбьим.
Рыбы не льют слезы;
Упираясь головой
в глыбы,
В холодной воде
Мерзнут
Холодные глаза
Рыбы.
Рыбы
всегда молчаливы,
Ибо они-
безмолвны.
Стихи о рыбах,
как рыбы,
Встают поперек
Горла.
"...с маленькой смертью встреча"
(гарсиа лорка)
Маленькая смерть собаки.
Маленькая смерть птицы.
Нормальные размеры
Человеческой смерти.
Звезды еще не гасли.
Звезды были на месте,
Когда они просыпались
В курятнике
На насесте
И орали гортанно.
...тишина умирала,
Как безмолвие храма
С первым звуком хорала.
Тишина умирала.
Оратаи вставали
И скотину в орала
Запрягали, зевая
Недовольно и сонно.
Это было начало.
Приближение солнца
Это все означало,
И оно поднималось
Над полями,
Над горами.
...петухи отправлялись
За жемчужными зернами.
Им не нравилось просо.
Им хотелось получше.
Петухи зарывались
В навозные кучи.
Но зерно находили.
Но зерно извлекали
И об этом с насеста
На рассвете кричали:
-мы нашли его сами.
И очистили сами.
Об удаяе сообщаем
Собственными гопосами.
...
В этом сиплом хрипении
За годами,
За вкамия гж материю врзмзми,
Пткрятую петухами.
стихи об испанце мигуэле сервете,
еретике, сожженном кальвинистами.
Истинные случаи иногда становятся притчами.
Ты счел бы все это, вероятно, лишним.
Вероятно, сейчас
Ты испытываешь безразличие.
Впрочем, он
Не испытывает безразличия,
Ибо от него осталась лишь горсть пепла,
Смешавшегося с миром, с пыльной дорогой,
Смешавшегося с ветром, с большим небом,
В котором он не находил бога.
Ибо не обращал свой взор к небу.
Земля. она была ему ближе.
И он изучал в сарагоссе право человека
И кровообращение человека -- в париже.
Да. он никогда не созерцал
Бога
Ни в себе,
ни в небе,
ни на иконе,
Потому что не отрывал взгляда
От человека и дороги.
Потому что всю жизнь уходил
От погони.
Сын века, -- он уходил от своего
Века,
Заворачиваясь в плащ
от соглядатаев,
голода
и снега.
Человек,
Изучавший потребность
и возможность
Человека.
Человек,
изучавший человека
для человека.
Он так и не обратил свой взор
К небу,
Потому что в тысяча пятьсот пятьдесят третьем году,
В женеве,
Он сгорел между двумя полюсами века:
Между ненавистью человека
И невежеством человека.
"...и пушкин падает в голубоватый колючий снег..."
(эдуард багрицкий)
...и тишина.
И более ни слова.
И эхо.
Да еще усталость.
...свои стихи
Доканчивая кровью,
Они на землю
Глухо опускались.
Потом глядели медленно
И нежно.
Им было дико, холодно
И странно.
Над ними наклонялись безнадежно
Седые доктора и секунданты.
Над ними звезды, вздрагивая,
Пели.
Над ними останавливались
Ветры...
...пустой бульвар.
И пение метели.
Пустой бульвар
И памятник поэту.
Пустой бульвар.
И пение метели.
И голова
Опущена устало.
... в такую ночь
Ворочаться в постели
Приятней,
чем стоять
На пьедесталах.
Когда теряет равновесие
Твое сознание усталое,
Когда ступени этой лестницы
Уходят из-под ног,
Как палуба,
Когда плюет на человечество
Твое ночное одиночество,-
Ты можешь
Размышлять о вечности
И сомневаться в непорочности
Идей, гипотез, восприятия
Произведения искусства,
И -- кстати -- самого зачатия
Мадонной сына иисуса.
Но лучше поклоняться данности
С ее глубокими могилами,
Которые потом,
За давностью,
Покажутся такими милыми.
Да. лучше поклоняться данности
С короткими ее дорогами,
Которые потом
До странности
Покажутся тебе
Широкими,
Покажутся большими,
Пыльными,
Усеянными компромиссами,
Покажутся большими крыльями,
Покажутся большими птицами.
Да. лучше поклоняться данности
С убогими ее мерилами,
Которые потом,
По крайности,
Послужат для тебя перилами,
(хотя и не особо чистыми ),
Удерживающими в равновесии
Твои хромающие истины
На этой выщербленной лестнице.
Прощай.
Позабудь
И не обессудь.
А письма сожги...
Как мост.
Да будет мужественен
Твой путь,
Да будет он прям
И прост.
Да будет во мгле
Для тебя гореть
Звездная мишура,
Да будет надежда
Ладони греть
У твоего костра.
Да будут метели,
Снега, дожди
И бешеный рев огня,
Да будет удач у тебя впереди
Больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
Бой,
Гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
Которым с тобой,
Может быть,
По пути.
Песенка о Феде Добровольском
Желтый ветер манчжурский,
Говорящий высоко
О евреях и русских,
Закопанных в сопку...
О, домов двухэтажных
Тускловатые крыши.
О, земля-то все та же.
Только небо -- поближе.
Только минимум света.
Только утлые птицы,
Словно облачко смерти
Над землей экспедиций.
И глядит на восток,
Закрываясь от ветра,
Черно-белый цветок
Двадцатого века.
Памяти Феди Добровольского
Мы продолжаем жить.
Мы читаем или пишем стихи.
Мы разглядываем красивых женщин,
Улыбающихся миру с обложки
Иллюстрированных журналов,
Мы обдумываем своих друзей,
Возвращаясь через весь город
В полузамерзшем и дрожащем трамвае:
Мы продолжаем жить.
Иногда мы видим деревья,
Которые
Черными обнаженными руками
Поддерживают бесконечный груз неба,
Или подламываются под грузом неба,
Напоминающего по ночам землю.
Мы видим деревья,
Лежащие на земле.
Мы продолжаем жить.
Мы, с которыми ты долго разговаривал
О современной живописи,
Или с которыми пил на углу невского проспекта
Пиво, --
Редко вспоминаем тебя.
И когда вспоминаем,
То начинаем жалеть себя,
Свои сутулые спины,
Свое отвратительно работающее сердце,
Начинающее неудобно ерзать в грудной клетке
Уже после третьего этажа.
И приходит в голову,
Что в один прекрасный день
С ним -- с этим сердцем --
Приключится какая-нибудь нелепость,
И тогда один из нас
Растянется на восемь тысяч километров
К западу от тебя
На грязном асфальтированном тротуаре,
Выронив свои книжки,
И последним,что он увидит,
Будут случайные встревоженные лица,
Случайная каменная стена дома
И повисший на проводах клочок неба, --
Неба,
Опирающегося на те самые деревья,
Которые мы иногда замечаем....
Не осуждая позднего раскаянья,
Не искажая истины условной,
Ты отражаешь авеля и каина,
Как будто отражаешь маски клоуна,
Как будто все мы -- только гости поздние,
Как будто наспех поправляем галстуки,
Как будто одинаково -- погостами -
Покончим мы, разнообразно алчущие.
Ты будешь вновь разглядывать улыбки.
И различать за мишурою ценность,
Как за щитом самообмана -- нежность...
О, ощути за суетностью цельность
И на обычном циферблате -- вечность!
Переживи всех.
Переживи вновь,
Словно они -- снег,
Пляшущий снег снов.
Переживи углы.
Переживи углом.
Перевяжи узлы
Между добром и злом.
Но переживи миг.
И переживи век.
Переживи крик.
Переживи смех.
Переживи стих.
Переживи всех.
к глебу горбовскому
Мы не пьяны. мы, кажется, трезвы.
И вероятно, вправду мы поэты,
Когда, кропая странные сонеты,
Мы говорим со временем на "вы".
И вот плоды -- ракеты, киноленты;
И вот плоды: велеречивый стих...
Рисуй, рисуй, безумное столетье,
Твоих солдат, любовников твоих,
Смакуй их своевременную славу!
Зачем и правда все-таки неправда,
Зачем она испытывает нас...
И низкий гений твой переломает ноги,
Чтоб осознать в шестидесятый раз
Итоги странствований, странные итоги.
Зачем опять меняемся местами,
Зачем опять, все менее нужна,
Плывет ко мне московскими мостами
Посольских переулков тишина.
И сызнова полет автомобильный
В нови к полупустым особнякам,
Как сызмала, о город нелюбимый,
К изогнутым и каменным цветам.
И веточки невидимо трясутся,
Да кружится неведома печаль:
Унылое и легкое распутство,
Отчужденности слабая печать.
Затем. затем торопишься пожить.
Затем, что это юмор неуместный,
Затем, что наши головы кружит
Двадцатый век, безумное спортсменство.
Но, переменным воздухом дыша,
Бесславной маяты не превышая,
Служи свое, опальная душа,
Короткие дела не совершая.
Меняйся, жизнь. меняйся хоть извне
На дансинги, на оперу, на воды;
Заутреней -- на колокол по мне;
Безумием -- на платную свободу.
Ищи, ищи неславного венка,
Затем, что мы становимся любыми,
Все менее заносчивы -- пока
И потому все более любимы.
Теперь все чаще чувствую усталость,
Все реже говорю о ней теперь.
О, промыслов души моей кустарность,
Веселая и теплая артель.
Каких ты птиц себе изобретаешь,
Кому их даришь или продаешь
И в современных гнездах обитаешь,
И современным голосом поешь!
Вернись, душа, и перышко мне вынь,
Пускай о славе радио споет нам.
Скажи, душа, как выглядела жизнь,
Как выглядела с птичьего полета?
Покуда снег, как из небытия,
Кружит по незатейливым карнизам,
Рисуй о смерти, улица моя,
А ты, о птица, вскрикивай о жизни.
Вот я иду, а где-то ты летишь,
Уже не слыша сетований наших.
Вот я живу, а где-то ты кричишь
И крыльями взволнованными машешь.
Пресловутая иголка в не менее достославном стоге,
В городском полумраке, полусвете,
В городском гаме, плеске и стоне
Тоненькая песенка смерти.
Верхний свет улиц, верхний свет улиц
Все рисует нам этот город и эту воду,
И короткий свист у фасадов узких,
Вылетающий вверх, вылетающий на свободу.
Девочка -- память бредет по городу, бренчат
в ладони монеты,
Мертвые листья кружатся выпавшими рублями,
Над рекламными щитами узкие самолеты взлетают в небо,
Как гордские птицы над железными кораблями.
Громадный дождь, дождь широких улиц льется
над мартом,
Как в те дни возвращенья, о которых мы не позабыли.
Теперь ты идешь один, идешь один по асфальту,
И навстречу тебе летят блестящие автомобили.
Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет,
Шелестя платьем, тарахтя каблуками, многоименна,
И ты остаешься с этим народом, с этим городом
и с этим веком,
да, один на один, как ты ни есть ребенок.
Девочка -- память бредет по городу, наступает вечер,
Льется дождь, и платочек ее хоть выжми,
Девочка -- память стоит у витрин и глядит на
белье столетья
И безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.
Теперь я уезжаю из москвы.
Ну, бог с тобой, нескромное мученье.
Так вот они как выглядят, увы,
Любимые столетия мишени.
Ну что ж, стреляй по перемене мест,
И салютуй реальностям небурным,
Хотя бы это просто переезд
От сумрака москвы до петербурга.
Стреляй по жизни, равная судьба.
О, даже приблизительно не целься.
Вся жизнь моя -- неловкая стрельба
По образам политики и секса.
Все кажется, что снова возвратим
Бесплодность этих выстрелов бесплатных,
Как некий приз тебе, москва, о, тир -
Все мельницы, танцоры, дипломаты.
Теперь я уезжаю из москвы,
С пустым кафе расплачиваюсь щедро.
Так вот оно, подумаете вы,
Бесславие в одежде разобщенья.
А впрочем, не подумаете, нет.
Зачем кружил вам облик мой случайный?
Но одиноких странствований свет
Тем легче, чем их логика печальней.
Живи, живи, и делайся другим,
И, слабые дома сооружая,
Живи, по временам переезжая,
И скупо дорожи недорогим.
л.и.
Приходит время сожалений.
При полусвете фонарей,
При полумраке озарений
Не узнавать учителей.
Так что-то движется меж нами,
Живет, живет, отговорив,
И, побеждая временами,
Зовет любовников своих.
И вся-то жизнь -- биенье сердца
И говор фраз; да плеск вины,..
И ночь над лодочкою секса
По слабой речке тишины.
Простимся, позднее творенье,
Моих навязчивых щедрот,
Побед унылое паренье
И утлой нежности полет.
О господи, что движет миром,
Пока мы слабо говорим,
Что движет образом немилым
И дышит обликом моим,
Затем, чтоб с темного газона
От унизительных утрат
Сметать межвременные зерна
На победительный асфальт.
О, все проходит понемногу
И говорит -- живи, живи.
Кружи, пуржи передо мною
Безумным навыком любви.
Свети на горестный посев,
Фонарь сегодняшней печали,
И пожимай во тьме плечами,
И сокрушайся обо всех.
февраль -- март 1961
Затем, чтоб пустым разговорцем
Развеять тоску и беду,
Я странную жизнь стихотворца
Прекрасно на свете веду.
Затем, чтоб за криком прощальным
Лицо возникало в окне,
Чтоб думать с улыбкой печальной,
Что выпадет, может быть, мне,
Как в самом начале земного
Движенья с мечтой о творце,
Такое же ясное слово
Поставить в недальнем конце.
Еврейское кладбище около ленинграда.
Кривой забор из гнилой фанеры.
За кривым забором лежат рядом
Юристы, торговцы, музыканты, революционеры.
Для себя пели.
Для себя копили.
Для других умирали.
Но сначала платили налоги, уважали пристава,
И в этом мире, безвыходно материальном,
Толковали талмуд,
оставаясь идеалистами.
Может, видели больше.
Может, верили слепо.
Но учили детей, чтобы были терпимы
И стали упорны.
И не сеяли хлеба.
никогда не сеяли хлеба.
Просто сами ложились
В холодную землю, как зерна.
И навек засыпали.
А потом их землей засыпали,
Зажигали свечи,
И в день поминовения
Голодные старики высокими голосами,
Задыхаясь от голода, кричали об успокоении.
И они обретали его
в виде распада материи.
Ничего не помня.
Ничего не забывая.
За кривым забором из гнилой фанеры,
В четырех километрах от кольца трамвая.
О, как ты пуст и нем!
в осенней полумгле
Сколь призрачно царит прозрачность сада,
Где листья приближаются к земле
Великим тяготением распада.
О, как ты нем!
ужель твоя судьба
В моей судьбе угадывает вызов,
И гул плодов, покинувших тебя,
Как гул колоколов, тебе не близок.
Великий сад!
даруй моим словам
Стволов круженье, истины круженье,
Где я бреду к изогнутым ветвям
В паденье листьев, в сумрак возрожденья.
О, как дожить
до будущей весны
Твоим стволам, душе моей печальной,
Когда плоды твои унесены,
И только пустота твоя реальна.
Нет, уезжать!
пускай куда-нибудь
Меня влекут громадные вагоны.
Мой дальний путь и твой высокий путь -
Теперь они тождественно огромны.
Прощай, мой сад!
надолго ль? ... навсегда.
Храни в себе молчание рассвета,
Великий сад, роняющий года
На горькую идиллию поэта.
Мимо ристалищ и капищ,
Мимо храмов и баров,
Мимо шикарных кладбищ,
Мимо больших базаров,
Мира и горя мимо,
Мимо мекки и рима,
Синим солнцем палимы,
Идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты.
Голодны, полуодеты.
Глаза их полны заката.
Сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
Вспыхивают зарницы,
Звезды дрожат над ними
И хрипло кричат им птицы,
Что мир останется прежним.
Да. останется прежним.
Ослепительно снежным.
И сомнительно нежным.
Мир останется лживым.
Мир останется вечным.
Может быть, постижимым,
Но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
От веры в себя да в бога.
И значит, останется только
Иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам.
И быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
Да, мы не стали глуше или старше.
Мы говорим слова свои, как прежде.
И наши пиджаки темны все так же.
И нас не любят женщины все те же.
И мы опять играем временами
В больших амфитеатрах одиночеств.
И те же фонари горят над нами,
Как восклицательные знаки ночи.
Живем прошедшим, словно настоящим,
На будущее время непохожим,
Опять не спим и забываем спящих,
А также дело делаем все то же.
Храни, о юмор, юношей веселых
В ночных круговоротах тьмы и света
Великими для славы и позора
И добрыми для суетности века.
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На васильевский остров
Я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
Я впотьмах не найду,
Между выцветших линий
На асфальт упаду.
И душа, неустанно
Поспешая во тьму,
Промелькнет под мостами
В петроградском дыму.
И апрельская морось,
Под затылком снежок...
И услышу я голос:
"до свиданья, дружок!"
И увижу две жизни
Далеко за рекой,
К равнодушной отчизне
Прижимаясь щекой.
Словно девочки-сестры
Из непрожитых лет,
Выбегая на остров,
Машут мальчику вслед.
Да не будет дано
Умереть мне вдали от тебя,
В голубиных горах,
Кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
И тебе, облака торопя,
В темноте увидать
Мои слезы и жалкое горе.
Пусть меня отпоет
Хор воды и небес, и гранит
Пусть обнимет меня,
Пусть поглотит,
Мой шаг вспоминая,
Пусть меня отпоет,
Пусть меня, беглеца, осенит
Белой ночью твоя
Неподвижная слава земная.
Все умолкнет вокруг.
Только черный буксир закричит
Посредине реки,
Иссупленно борясь с темнотою,
И летящая ночь
Эту бедную жизнь обручит
С красотою твоей
И с посмертной моей правотою.
Белое небо
Крутится надо мною.
Земля серая
Тарахтит у меня под ногами.
Слева деревья. справа
Озеро очередное
С каменными берегами,
С деревянными берегами.
Я вытаскиваю, выдергиваю
Ноги из болота,
И солнышко освещает меня
Маленькими лучами.
Полевой сезон
Пятьдесят восьмого года.
Я к белому морю
Медленно пробираюсь.
Реки текут на север.
Ребята бредут -- по пояс -- по рекам.
Белая ночь над нами
Легонько брезжит.
Я ищу. я делаю из себя
Человека.
И вот мы находим
Выходим на побережье.
Голубоватый ветер
До нас уже долетает.
Земля переходит в воду
С коротким плеском.
Я поднимаю руки
И голову поднимаю,
И море ко мне приходит
Цветом своим белесым.
Кого мы помним,
Кого мы сейчас забываем,
Чего мы стоим,
Чего мы еще не стоим?
Вот мы стоим у моря,
И облака проплывают,
И наши следы
Затягиваются водою.
Меня окружают молчаливые глаголы,
Похожие на чужие головы
глаголы,
Голодные глаголы, голые глаголы,
Главные глаголы, глухие глаголы.
Глаголы без существительных, глаголы -- просто.
Глаголы, которые живут в подвалах,
Говорят -- в подвалах,
рождаются -- в подвалах
Под несколькими этажами
Всеобщего оптимизма.
Каждое утро они идут на работу,
Раствор мешают и камни таскают,
Но, возводя город, возводят не город,
А собственному одиночеству памятник воздвигают.
И уходя, как уходят в чужую память,
Мерно ступая от слова к слову,
Всеми своими тремя временами
Глаголы однажды восходят на голгофу.
И небо над ними
Как птица над погостом,
И, словно стоя
Перед запертой дверью,
Некто стучит, забивая гвозди
В прошедшее,
В настоящее,
В будущее
Время.
Никто не придет и никто не снимет.
Стук молотка
Вечным ритмом станет.
Земли гипербола лежит под ними,
Как небо метафор плывет над ними!
"пришлите мне книгу
со счастливым концом..."
(назым хикмет)
Путешественник, наконец, обретает ночлег.
Честняга-блондин расправляется с подлецом.
Крестьянин смотрит на деревья
И запирает хлев
На последней странице книги
Со счастливым концом.
Упоминавшиеся созвездия капают в тишину,
в закрытые окна, на смежающиеся ресницы.
... в первой главе деревья
Молча приникли к окну,
И в уснувших больницах больные кричат, как птицы.
Иногда романы заканчиваются днем.
Ученый открывает окно, закономерность открыв,
Тот путешественник
скрывается за холмом,
Остальные герои встречаются в обеденный перерыв.
Экономика стабилизируется;
Социолог отбрасывает сомнения.
У элегантных баров
блестят скромные машины.
Войны окончены. подрастает поколение,
И каждая женщина может рассчитывать на мужчину.
Блондины излагают разницу
между добром и злом.
Все самолеты возвращаются на аэродром.
Все капитаны отчетливо видят землю.
Глупцы умнеют.
Лгуны перестают врать.
У подлеца, естественно, ничего не вышло.
... если в первой главе кто-то продолжает орать,
То в тридцатой это, разумеется же, не слышно.
Сексуальная одержимость и социальный оптимизм -
Полудетективный сюжет, именуемый -- жизнь.
... пришлите мне эту книгу со счастливым концом!
евгению рейну, с любовью
Плывет в тоске необьяснимой
Среди кирпичного надсада
Ночной кораблик негасимый
Из александровского сада,
Ночной фонарик нелюдимый,
На розу желтую похожий,
Над головой своих любимых,
У ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
Пчелиный ход сомнамбул, пьяниц,
В ночной столице фотоснимок
Печально сделал иностранец,
И выезжает на ордынку
Такси с больными седоками,
И мертвецы стоят в обнимку
С особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
Певец печальный по столице,
Стоит у лавки керосинной
Печальный дворник круглолицый,
Спешит по улице невзрачной
Любовник старый и красивый,
Полночный поезд новобрачный
Плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
Плывет в несчастие случайный,
Блуждает выговор еврейский
На желтой лестнице печальной,
И от любви до невеселья
Под новый год, под воскресенье,
Плывет красотка записная,
Своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
Дрожат снежинки на вагоне,
Морозный ветер, бледный ветер
Обтянет красные ладони,
И льется мед огней вечерних
И пахнет сладкою халвою,
Ночной пирог несет сочельник
Над головою.
Твой новый год по темно-синей
Волне средь моря городского
Плывет в тоске необьяснимой,
Как будто жизнь начнется снова,
Как будто будет свет и слава,
Удачный день и вдоволь хлеба,
Как будто жизнь качнется вправо,
Качнувшись влево.
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
Над сумеречными деревьями звенящие, звенящие голоса.
В сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,
В сумеречном воздухе исчезающие небеса.
Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьев
И негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве,
Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы с красными
гребнями,
Маленькие ладони, поднятые к мокрой листве.
"проплывают облака, проплывают облака и гаснут..."
-- это дети поют и поют, черные ветви шумят,
Голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,
В сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.
Только мокрые листья летят на ветру, спешат в рощи,
Улетают,словно слышат издали какой-то осенний зов,
"проплывают облака..." -- это дети поют ночью, ночью,
От травы до вершин все -- биение, все -- дрожание голосов.
Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит.
Привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем,
Среди черных ветвей облака с голосами, с любовью...
"проплывают облака..." -- это дети поют обо всем.
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
Блестящие нити дождя переплетаются, звенящие голоса,
Возле узких вершин в новых сумерках на мгновение
Видишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса.
Проплывают облака, проплывают, проплывают, проплывают над
рощей,
Где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних
оград,
Все рыдать и рыдать, и смотреть все вверх, быть ребенком
ночью,
И смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать
утрат.
Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев
неясных,
В новых сумерках пенье, только плакать и петь, только
листья сложить.
Что-то выше нас. что-то выше нас проплывает и гаснет,
Только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.
Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам
Вдоль березовых рощ, отбежавших во тьме,
к треугольным домам,
Вдоль оврагов пустых, по замерзшей траве, по песчаному
дну,
Освещенный луной и ее замечая одну.
Гулкий топот копыт по застывшим холмам -
это не с чем сравнить.
Это ты там, внизу, вдоль оврагов ты вьешь свою нить,
Там куда-то во тьму от дороги твоей обегает ручей,
Где на склоне шуршит твоя быстрая тень по спине кирпичей.
Ну и скачет же он по замерзшей траве,
растворяясь впотьмах,
Возникая вдали, освещенный луной, на бескрайних холмах,
Мимо черных кустов, вдоль оврагов пустых,
воздух бьет по лицу,
Говоря сам с собой, растворяется в черном лесу.
Вдоль оврагов пустых, мимо черных кустов не отыщется след,
Даже если ты смел и вокруг твоих ног завивается свет,
Все равно ты его никогда ни за что не сумеешь догнать,
Кто там скачет в холмах, я хочу это знать,
я хочу это знать.
Кто там скачет, кто мчится над хладною мглой, говорю,
Одиноким лицом повернувшись к лесному царю -
Обращаюсь к природе от лица треугольных домов,
Кто там скачет один, освещенный царицей холмов.
Но еловая готика русских равнин поглощает ответ,
Из распахнутых окон бьет прекрасный рояль,
разливается свет,
Кто-то скачет в холмах, освещенный луной,
возле самых небес
По застывшей траве мимо черных кустов. приближается лес.
Между низких ветвей лошадиный сверкнет изумруд,
Кто стоит на коленях в темноте у бобровых запруд,
Кто глядит на себя, отраженного в черной воде,
Тот вернулся к себе, кто скакал по холмам в темноте,
Нет, не думай, что жизнь -- это замкнутый круг небылиц,
Ибо сотни холмов -- поразительный круп кобылиц
На которых в ночи, но при свете луны, мимо сонных округ,
Засыпая, во сне, мы стремительно мчимся на юг.
Обращаясь к природе -- это всадники мчатся во тьму,
Создавая свой мир по подобию вдруг своему
От бобровых запруд, от холодных костров пустырей
До громоздких плотин, до безгласной толпы фонарей.
Все равно -- возвращенье, все равно, даже в ритме баллад
Есть какой-то разбег, есть какой-то печальный возврат.
Даже если творец на иконах своих не живет и не спит,
Появляется вдруг сквозь еловый собор что-то вроде копыт.
Ты мой лес и вода, кто обжедет, а кто, как сквозняк,
Проникает в тебя, кто глаголит, а кто обиняк,
Кто стоит в стороне, чьи ладони лежат на плече,
Кто лежит в темноте, на песке, в леденящем ручье,
Не неволь уходить, разбираться во всем не неволь,
Потому, что не жизнь, а другая какая-то боль
Приникает к тебе, и уже не слыхать, как приходит весна,
Лишь вершины во тьме непрерывно шумят, словно маятник сна.
г. гинсбургу-воскову
Ты уехал на юг, а здесь настали теплые дни,
Нагревается мост, ровно плещет вода, пыль витает,
Я теперь прохожу все в тени, все в тени, все в тени,
И вблизи надо мной твой пустой самолет пролетает.
Господи, -- я говорю, -- помоги, помоги ему,
Я дурной человек, но ты помоги, я пойду, я пойду прощусь,
Господи, я боюсь за него, нужно помочь, я ладонь подниму,
Самолет летит, господи, помоги, я боюсь.
Я боюсь за себя. настали теплые дни, так тепло,
Пригородные пляжи, желтые паруса посреди залива,
Теплый лязг трамваев, воздух в листьях, на той стороне светло;
Я прохожу в тени, вижу воду, почти счастливец.
Из распахнутых окон телефоны звонят,
И квартиры шумят, и деревья листвы полны,
Солнце светит в дали, солнце светит в горах, над ним,
В этом городе вновь настали теплые дни.
Помоги мне не быть, помоги мне не быть здесь одним.
Пробегай, пробегай, ты -- любовник, и здесь тебя ждут,
Вдоль решеток канала пробегай, задевая рукой гранит.
Ровно плещет вода, на балконах цветы цветут,
Вот горячей листвой над балконом каштан шумит;
С каждым днем за спиной все плотней закрываются окна
составленных лет,
Кто-то смотрит вслед за стеклом, все глядит холодней,
Впереди, кроме улиц твоих, никого, ничего уже нет,
Как поверить, что ты проживешь еще столько же дней.
Потому то все чаще, все чаще ты смотришь назад,
Значит, жизнь -- только утренний свет, только сердца
умеренный стук;
Только горы стоят, только горы стоят в твоих белых глазах,
Это страшно узнать -- никогда не вернешься на юг.
Так прощайте же горы. что я прожил, что помню, что знаю на час,
Никого не узнаю, но если приходит, приходит пора уходить,
Никогда не забуду, и вы не забудьте, что сверху я видел вас,
А теперь здесь другой, я уже не вернусь, постарайтесь простить.
Горы, горы мои! навсегда белый свет, белый снег, белый свет,
До последнего часа в душе, в ходе мертвых имен
Вечных белых вершин над долинами минувших лет
Словно тысячи рек на свиданьи у вечных времен.
Словно тысячи рек умолкают на миг, умолкают на миг,
на мгновенье вокруг
Я запомню себя, там, в горах, посреди ослепительных стен,
Там внизу человек, это я говорю, в моих письмах на юг.
Добрый день, моя смерть, добрый день, добрый день, добрый день.
(поэма)
глава 1-я
Друзья мои, ко мне на этот раз.
Вот улица с осенними дворцами,
Но не асфальт, -- покрытая торцами,
Друзья мои, вот улица для вас.
Здесь бедные любовники, легки,
Под вечер в парикмахерских толпятся,
И сигареты белые дымятся,
И белые дрожат воротники.
Вот книжный магазин, но не богат
Любовью, путешествием, стихами,
И на балконах звякают стаканы,
И занавеси тихо шелестят.
Я обращаюсь в слух, я обращаюсь в слух:
Вот возгласы и платьев стук нарядный.
Как эти звуки родины приятны
И коротко желание услуг.
Все жизнь не та, все кажется: на сердце
Лежит иной, несовременный груз,
И все волнует маленькую грудь
В малиновой рубашке фарисейства.
Зачем же так... стихи мои -- добрей.
Скорей от этой ругани подстрочной.
Вот фонари под вывеской молочной,
Коричневые крылышки дверей.
Вот улица, вот улица, не редкость -
Одним концом в коричневую мглу,
И рядом детство плачет на углу,
А мимо все проносится троллейбус.
Когда-нибудь, со временем, пойму,
Что тоньше, поучительнее даже,
Что проще и значительней пейзажа
Не скажет время сердцу моему.
Но до сих пор обильностью врагов
Меня портрет все более заботит.
И вот теперь по улице проходит
Шагами быстрыми любовь.
Не мне спешить, не мне бежать вослед
И на дорогу сталкивать другого
И жить не так. но выкрик ранних лет
Опять летит. -- простите, ради бога.
Простите же. вдали литейный мост.
Вы сами видите -- он крыльями разводит.
Постойте же. ко мне приходит гость,
Из будущего времени приходит.
глава 2-я
Теперь покурим белых сигарет,
Друзья мои, и пиджаки наденем,
И комнату на семь частей поделим,
И каждому достанется портрет.
Да, каждому портрет. друзья, уместно ль
Заметить вам, вы знаете, друзья,
Приятеля теперь имею я...
Вот комната моя. из переездов
Всегда сюда. родители, семья,
А дым отечественный запах не меняет.
... приятель чем-то вас напоминает...
Друзья мои, вот комната моя.
Здесь родина. здесь будет без прикрас,
Здесь прошлым днем и нынешним театром,
Но завтрашний мой день не здесь. о, завтра,
Друзья мои, вот комната для вас.
Вот комната любви, диван, балкон,
И вот мой стол -- вот комната искусства.
А по торцам грузовики трясутся
Вдоль вывесок и розовых погон
Пехотного училища. приятель
Идет ко мне по улице моей.
Вот комната, не знавшая детей,
Вот комната родительских кроватей.
А что о ней сказать? не чувствую ее,
Не чувствую, могу лишь перечислить.
Вы знаете... ах, нет... здесь очень чисто,-
Все это мать, старания ее.
Вы знаете, ко мне... ах, не о том,
О комнате с приятелем, с которым...
А вот отец, когда он был майором,
(фотографом он сделался потом).
Друзья мои, вот улица и дверь
В мой красный дом, вот шорох листьев мелких
На площади, где дерево и церковь
Для тех, кто верит господу теперь.
Друзья мои, вы знаете, дела,
Друзья мои, вы ставите стаканы,
Друзья мои, вы знаете -- пора,-
Друзья мои с недолгими стихами.
Друзья мои, вы знаете, как странно...
Друзья мои, ваш путь обратно прост...
Друзья мои, вот гасятся рекламы.
Вы знаете, ко мне приходит гость.
глава 3-я
По улице, по улице, свистя,
Заглядывая в маленькие окна,
И уличные голуби летят
И клювами колотятся о стекла.
Как шепоты, как шелесты грехов,
Как занавес, как штора, одинаков,
Как посвист ножниц -- музыка шагов,
И улица -- как белая бумага.
То гаммельн или снова петербург,
Чтоб адресом опять не ошибиться
И за углом почувствовать испуг,
Но за углом висит самоубийца.
Ко мне приходит гость, ко мне приходит гость.
Гость лестницы, единственной на свете,
Гость совершенных дел и маленьких знакомств,
Гость юности и злобного бессмертья.
Гость белой нищеты и белых сигарет,
Гость юмора и шуток непоместных.
Гость неотложных горестных карет,
Вечерних и полуночных арестов.
Гость озера обид -- сих маленьких морей.
Единый гость и цели и движенья.
Гость памяти моей, поэзии моей,
Великий гость побед и униженья.
Будь гостем, гость. я созову друзей, -
(пускай они возвеселятся тоже),
Веселых победительных гостей
И на тебя до ужаса похожих.
Вот вам приятель -- гость. вот вам приятель -- ложь.
Все та же пара рук. все та же пара глаз.
Не завсегдатый гость, но так на вас похож,
И только имя у него -- отказ.
Смотрите на него. разводятся мосты,
Ракеты, киноленты, переломы...
Любите же его. он -- менее, чем стих,
Но -- более, чем проповеди злобы.
Любите же его. чем станет человек,
Когда его столетие возвысит,
Когда его возьмет двадцатый век -
Век маленькой стрельбы и страшных мыслей.
Любите же его. он напрягает мозг
И новым взглядом комнату обводит...
... прощай, мой гость. к тебе приходит гость.
Приходит гость. гость времени приходит.
Ах, улыбнись, ах, улыбнись вослед, взмахни рукой,
Недалеко, за цинковой рекой.
Ах, улыбнись в оставленных домах,
Я различу на улицах твой взмах.
Недалеко, за цинковой рекой,
Где стекла дребезжат наперебой
И в полдень нагреваются мосты,
Тебе уже не покупать цветы.
Ах, улыбнись в оставленных домах,
Где ты живешь средь вороха бумаг
И запаха увянувших цветов,
Мне не найти оставленных следов.
Я различу на улицах твой взмах,
Как хорошо в оставленных домах
Любить других и находить других,
Из комнат бесконечно дорогих,
Любовью умолкающей дыша,
Навек уйти, куда-нибудь спеша.
Ах, улыбнись, ах, улыбнись вослед, взмахни рукой,
Когда на миг все люди замолчат.
Недалеко за цинковой рекой
Твои шаги на целый мир звучат.
Останься на нагревшемся мосту,
Роняй цветы в ночную пустоту,
Когда река, блестя из темноты,
Всю ночь несет в голландию цветы.
Пьеса с двумя паузами для сакс-баритона
Металлический зов в полночь
Слетает с петропавловского собора,
из распахнутях окон в переулках
мелодически звякают деревянные чася комнат,
в радиоприемниках звучат гимны.
Все стихает,
Родной шепот девушек в подворотнях
Стихает,
и любовники в июле спокойны.
изредка проезжает машина.
Ты стоишь на мосту и слышишь,
Как стихает и меркнет и гаснет
Целый город.
ночь приносит
из теплого темно-синего мрака
желтые квадратики окон
И мерцанье канала.
Играй, играй, диззи гиллеспи,
Джерри маллиген и ширинг, ширинг,
В белых платьях, все мы там в белых платьях
И в белых рубахах
На сорок второй и на семьдесят второй улице
Там, за темным океаном, среди деревьев,
Над которыми с зажженными бортовыми огнями
Летят самолеты,
За океаном,
Хороший стиль, хороший стиль
Этот вечер.
Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой,
Что там вытворяет джерри,
Баритон и скука, и так одиноко,
Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой,
Звук выписывает эллипсоид, так далеко за океаном,
и если теперь черный гарнер
колотит руками по черно-белому ряду,
Все становится понятным.
эррод!
Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой,
Какой ударник у старого монка
И так далеко,
За океаном,
Боже мой, боже мой, боже мой,
Это какая-то охота за любовью,
Все расхватано, но идет охота,
Боже мой, боже мой,
Это какая-то погоня за нами, погоня за нами,
Боже мой,
Кто это болтает со смертью, выходя но улицу,
Сегодня утром,
Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой,.
Ты бежишь по улице, так пустынно, никакого шума,
Только в подворотнях, в подьездах, на перекрестках,
В парадных, в подворотнях говорят друг с другом,
И на запертых фасадах прочитанные газеты оскаливают заголовки,
Все любовники в июле так спокойны, спокойны, спокойны.
к. и. галчинский
(перевод с польского)
Здесь, где купелью сонной
Звезды мой смех встречают,
Кирпичный домик спасенный
Холм золотой венчает
В лесничестве пране, ставшем
Осенним спасением нашим.
Гаснут в комнатах теплых
Ропот и блеск улыбки.
Сколько осени в стеклах!
А в осени -- столько скрипок!
И в них, друг друга толкая,
Печали поют, не смолкая.
За окнами лес и поле,
Лес -- разговор сосновый.
Тихо -- с неясной болью
День умирает новый,
Меркнет свет постепенно,
Словно свечи шопена.
Месяц в серебряной чаще,
В теплом ночном тумане,
Одетый в парик блестящий,
Играет, как бах, на органе.
А путь сверкающий млечный
Ночные холмы обьемлет.
И этой музыке вечной
Лесничество пране внемлет.
О лесничество пране!
Ропот дубов и грабов.
Ламп и свечей мерцанье,
Мерцанье улыбок храбрых.
И крыши взмах черепичный
Гудит, как рояль концертный,
У каждой стены кирпичной
Месяц поет бессмертный.
Пустое стекло смеется.
Тропинка вьется, как в сказке.
В листве золотистой вьется
Серебряный след коляски.
Серебряный месяц молча
В затылок лошадке светит.
Заснувший извозчик ночью
В лесничество пране едет.
И звезды, как снег, заносят
Крыльцо лесничества пране.
Но каждой осенней раме,
В нашей комнате грустной
Сердцу биться мешая,
В своем зеркальце узком
Светит звезда большая.
Был черный небосвод светлей тех ног,
И слиться с темнотою он не мог.
В тот вечер возле нашего огня
Увидели мы черного коня.
Не помню я чернее ничего.
Как уголь, были зубы у него.
Он черен был, как ночь, как пустота.
Он черен был от гривы до хвоста.
Но черной по-другому уж была
Спина его, не знавшая седла.
Недвижно он стоял. казалось, спит.
Пугала чернота его копыт.
Он черен был, не чувствовал теней,
Так черен, что не делался темней.
Так черен, как полуночная мгла.
Так черен, как внутри себя игла.
Так черен, как деревья впереди.
Как место между ребрами в груди.
Как ямка под землею, где зерно.
Я думаю: внутри у нас черно.
Но все-таки чернел он на глазах!
Была всего лишь полночь на часах.
Он к нам не приближался ни на шаг.
В паху его царил бездонный мрак.
Спина его была уж не видна.
Не оставалось светлого пятна.
Глаза его белели, как щелчок.
Еще страшнее был его зрачок.
Как будто он был чей-то негатив.
Зачем же он, свой бег остановив,
Меж нами оставался до утра.
Зачем не отходил он от костра.
Зачем он черным воздухом дышал,
Раздавленными сучьями шуршал.
Зачем струил он черный свет из глаз?
Он всадника искал себе средь нас.
Я обнял эти плечи и взглянул
На то, что оказалось за спиною,
И увидал, что выдвинутый стул
Сливался с освещенною стеною.
Был в лампочке повышенный накал,
Невыгодный для мебели истертой,
И потому диван в углу сверкал
Коричневою кожей, словно желтой.
Стол пустовал, поблескивал паркет,
Темнела печка, в раме запыленной
Застыл пейзаж, и лишь один буфет
Казался мне тогда одушевленным.
Но мотылек по комнате кружил,
И он мой взгляд с недвижимости сдвинул.
И если призрак здесь когда-то жил,
То он покинул этот дом. покинул.
Свивает осень в листьях эти гнезда
Здесь в листьях
Осень, стук тепла,
Плеск веток, дрожь сквозь день,
Сквозь воздух,
Завернутые листьями тела
Птиц горячи.
Здесь дождь. рассвет не портит
Чужую смерть, ее слова, тот длинный лик,
Песок великих рек, ты говоришь, да осень. ночь
Приходит,
Повертывая их наискосок
К деревьям осени, их гнездам, мокрым лонам,
Траве. здесь дождь, здесь ночь. рассвет
Приходит с грунтовых аэродромов
Минувших лет в якутии. тех лет
Повернут лик,
Да дважды дрожь до смерти
Твоих друзей, твоих друзей, из гнезд
Негромко выпавших, их дрожь. вот на рассвете
Здесь также дождь, ты тронешь ствол,
Здесь гнет.
Ох, гнезда, гнезда, гнезда. стук умерших
О теплую траву, тебя здесь больше нет.
Их нет.
В свернувшемся листе сухом, на мху истлевшем
Теперь в тайге один вот след.
О, гнезда, гнезда черные умерших!
Гнезда без птиц, гнезда в последний раз
Так страшен цвет, вас с каждым днем все меньше.
Вот впереди, смотри, все меньше нас.
Осенний свет свивает эти гнезда.
В последний раз шагнешь на задрожавший мост.
Смотри, кругом стволы,
Ступай, пока не поздно
Услышишь крик из гнезд, услышишь крик из гнезд.
Августовские любовники,
Августовукие любовники проходят с цветами,
Невидимые зовы парадных их влекут,
Августовские любовники в красных рубашках с полуоткрытыми ртами
Мелькают на перекрестках, исчезают в проулках,
По площади бегут.
Августовские любовники
В вечернем воздухе чертят
Красно-белые линии рубашек, своих цветов,
Распахнутые окна между черными парадными светят,
И они все идут, все бегут на какой-то зов.
Вот и вечер жизни, вот и вечер идет сквозь город,
Вот он красит деревья, зажигает лампу, лакирует авто,
В узеньких переулках торопливо звонят соборы,
Возвращайся назад, выходи на балкон, накинь пальто.
Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами,
Голубые струи реклам бесконечно стекают с крыш,
Вот ты смотришь вниз, никогда не меняйся местами,
Никогда ни с кем, это ты себе говоришь.
Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью,
С юной плотью, всходящей на новый круг.
Отдавая себя с новым криком и с новой кровью,
Отдавая себя, выпуская цветы из рук.
Новый вечер шумит, что никто не вернется, над новой
жизнью,
Что никто не пройдет под балконом твоим к тебе,
И не станет к тебе, и не станет, не станет ближе
Чем самим себе, чем к своим цветам, чем самим себе.
Девушки, которых мы обнимали,
С которыми мы спали,
Приятели, с которыми мы пили,
Родственники, которые нас кормили и все покупали,
Братья и сестры, которых мы так любили,
Знакомые, случайные соседи этажом выше,
Наши однокашники, наши учителя, -- да, все вместе,
-- почему я их больше не вижу,
Куда они все исчезли?
приближается осень, какая по счету приближается осень,
новая осень незнакомо шумит в листьях,
вот опять предо мною проезжают, проходят ночью,
в белом свете дня красные, неизвестные мне лица.
Неужели все они мертвы, неужели это правда,
Каждый, который любил меня, обнимал, так смеялся,
Неужели я не услышу издали крик брата,
Неужели они ушли,
А я остался.
здесь, один, между старых и новых улиц,
прохожу один, никого не встречаю больше,
мне нельзя входить, чистеньких лестниц узость
и чужие квартиры звонят над моей болью.
Ну, звени, звени, новая жизнь, над моим плачем,
К новым, каким по счету, любовям привыкать, к потерям,
К незнакомым лицам, к чужому шуму и к новым платьям,
Ну, звени, звени, закрывай предо мною
Двери.
Ну, шуми надо мной, своим новым, широким флангом,
Тарахти подо мной, отражай мою тень
Своим камнем твердым,
Светлым камнем своим маячь из мрака,
Оставляя меня, оставляя меня
моим мертвым.
о.б.
Зима, зима, я еду по зиме,
Куда-нибудь по видимой отчизне,
Гони меня, ненастье, по земле,
Хотя бы вспять гони меня по жизни.
Ну, вот москва и утренний уют
В арбатских переулках парусинных,
И чужаки попрежнему снуют
В январских освещенных магазинах,
И желтизна разрозненных монет,
И цвет лица криптоновый все чаще,
Гони меня: как новый ганимед
Хлебну зимой изгнаннической чаши.
И не пойму, откуда и куда
Я двигаюсь, как много я теряю
Во времени, в дороге, повторяя:
Ох, боже мой, какая ерунда.
Ох, боже мой, не многого прошу,
Ох, боже мой, богатый или нищий,
Но с каждым днем я прожитым дышу
Уверенней, и сладостней, и чище.
Мелькай, мелькай по сторонам, народ,
Я двигаюсь, и кажется отрадно,
Что, как улисс, гоню себя вперед,
Но двигаюсь попрежнему обратно.
Так человека встречного лови
И все тверди в искусственном порыве:
От нынешней до будущей любви
Живи добрей, страдай неприхотливей.
глава 1
Когда-нибудь, болтливый умник,
Среди знакомств пройдет зима,
Когда в москве от узких улиц
Сойду когда-нибудь с ума.
На шумной родине балтийской
Среди худой полувесны
Протарахтят полуботинки
По слабой лестнице войны,
И дверь откроется. о память,
Смотри, как улица пуста,
Один асфальт. под каблуками
Наклон литейного моста,
И в этом ровном полусвете
Смещенья равных непогод,
Не дай нам бог кого-то встретить,
Ужасен будет пешеход.
И с криком сдавленным обратно
Ты сразу кинешься, вослед
Его шаги и крик в парадном,
Дома стоят, парадных нет,
Да город этот ли, не этот,
Здесь не поймают, не убьют,
Сойдут с ума, сведут к поэту,
Тепло, предательство, приют.
глава 2
Апрель, сумятица и кротость
Любви, любви полупитья,
И одинокость, одинокость
Над полуправдой бытия,
Что ж, переменим, переедем,
Переживем, полудыша,
И никогда ни тем, ни этим
Не примиренная душа,
Как будто более тоскливы
Чужой и собственной тщеты,
Вдоль нас и финского залива
Стоят рекламные щиты,
Уже не суетный, небрежный,
Любовник брошенный, пижон,
Забывший скуку побережий
И меру времени -- сезон,
Чего не станет с человеком,
Грехи не все, дела не все,
Шумит за дюнами и снегом,
Шумит за дюнами шоссе,
Какая разница и радость,
И вот автобус голубой,
Глядишь в окно, и безвозвратность
Все тихо едет за тобой.
глава 3
Ничто не стоит сожалений,
Люби, люби, а все одно -
Знакомств, даров и поражений
Нам переставить не дано,
И вот весна, ступать обратно
За черно-белые дворы,
Где на железные ограды
Ложатся легкие стволы,
И жизнь проходит в переулках,
Как обедневшая семья,
Летит на цинковые урны
И липнет снег небытия,
Войди в подьезд неосвещенный
И вытри слезы и опять
Смотри, смотри, как возмущенный
Борей все гонит воды вспять.
Куда ж идти, вот ряд оконный,
Фонарь, парадное, уют,
Любовь и смерть, слова знакомых,
И где-то здесь тебе приют.
Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. благодарю. я собираюсь.
Да-да. я понимаю. провожать
Не следует. да, я не потеряюсь.
Ах, что вы говорите -- дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок.
Ах, нет, не беспокойтесь. как-нибудь.
Я вовсе налегке. без чемоданов.
Да-да. пора идти. благодарю.
Да-да. пора. и каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
Над родиной деревья поднимают.
Все кончено. не стану возражать.
Ладони бы пожать -- и до свиданья.
Я выздоровел. нужно уезжать.
Да-да. благодарю за расставанье.
Вези меня по родине, такси.
Как будто бы я адрес забываю.
В умолкшие поля меня неси,
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.
Как будто бы я адрес позабыл:
К окошку запотевшему приникну
И над рекой, которую любил,
Я расплачусь и лодочника крикну.
(все кончено. теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради бога.
Я в небо погляжу и подышу
Холодным ветром берега другого).
Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдешь на родине в подьезд,
Я к берегу пологому причалю.
Великий гектор стрелами убит.
Его душа плывет по темным водам,
Шуршат кусты и гаснут облака,
Вдали невнятно плачет андромаха.
Теперь печальным вечером аякс
Бредет в ручье прозрачном по колено,
А жизнь бежит из глаз его раскрытых
За гектором, а теплая вода
Уже по грудь, но мрак переполняет
Бездонный взгляд сквозь волны и кустарник.
Потом вода опять ему по пляс,
Тяжелый меч, подхваченный потоком,
Плывет вперед
И увлекает за собой аякса.
г.п.
Мы снова проживаем у залива,
И проплывают облака над нами,
И современный тарахтит везувий,
И оседает пыль по переулкам,
И стекла переулков дребезжат.
Когда-нибудь и нас засыплет пепел.
Так я хотел бы в этот бедный час
Приехать на окраину в трамвае,
Войти в твой дом,
И если через сотни лет
Придет отряд раскапывать наш город,
То я хотел бы, чтоб меня нашли
Оставшимся навек в твоих обьятьях,
Засыпанного новою золой.
-там он лежит, на склоне.
Ветер повсюду снует.
В каждой дубовой кроне
Сотня ворон поет.
-где он лежит, не слышу.
Листва шуршит на ветру.
Что ты сказал про крышу,
Слов я не разберу.
- в кронах, сказал я, в кронах
Темные птицы кричат.
Слетают с небесных тронов
Сотни его внучат.
- но разве он был вороной.
Ветер смеется во тьму.
Что ты сказал о коронах,
Слов твоих не пойму.
- прятал свои усилья
Он в темноте ночной.
Все, что он сделал: крылья
Птице черной одной.
- ветер мешает мне, ветер.
Уйми его, боже, уйми.
Что же он делал на свете,
Если он был с людьми.
- листьев задумчивый лепет,
А он лежит не дыша.
Видишь облако в небе,
Это его душа.
- теперь я тебя понимаю:
Ушел, улетел он в ночь.
Теперь он лежит, обнимая
Корни дубовых рощ.
- крышу я делаю, крышу
Из густой дубовой листвы.
Лежит он озера тише,
Ниже всякой травы,
Его я венчаю мглою.
Корона ему под стать.
- как ему там. под землею?
- так, что уже не встать.
Там он лежит с короной,
Там я его забыл.
- неужто он был вороной?
- птицей, птицей он был.
а.а.а.
1
Когда подойдет к изголовью
Смотритель приспущенных век,
Я вспомню запачканный кровью,
Укатанный лыжами снег,
Платформу в снегу под часами,
Вагоны -- зеленым пятном
И длинные финские сани
В сугробах под вашим окном,
Заборы, кустарники, стены
И оспинки гипсовых ваз,
И сосны
- для вас уже тени,
Но долго деревья для нас.
2
Не жаждал являться до срока,
Он медленно шел по земле,
Он просто пришел издалека
И молча лежит на столе.
Потом он звучит безучастно
И тает потом в лесу.
И вот, как тропинка с участка,
Выводит меня в темноту.
Вы поете вдвоем о своем неудачном союзе,
Улыбаясь сейчас широко каждый собственной музе.
Тополя и фонтан, соболезнуя вам, рукоплещут,
В теплой комнате сна в двух углах ваши лиры трепещут.
Одинокому мне это все интересно и больно.
От громадной тоски, чтобы вдруг не заплакать невольно,
К молодым небесам за стеклом я глаза поднимаю,
На диване родном вашей песне печально внимаю,
От фонтана бегут золотистые фавны и нимфы,
Все святые страны предлагают вам взять свои нимбы,
Золотистые лиры наполняют аккордами зданье
И согласно звучат, повествуя о вашем страданьи.
Это значит весь мир, -- он от ваших страстей не зависит,
Но и бедная жизнь вашей бедной любви не превысит,
Это ваша печаль -- дорогая слоновая башня:
Исчезает одна, нарождается новая басня.
Несравненная правда дорогими глаголет устами.
И все громче они ударяют по струнам перстами.
В костяное окно понеслась обоюдная мука
К небесам и в аид -- вверх и вниз, по теории звука.
Создавая свой мир, окружаем стеною и рвами
Для защиты его. оттого и пространство меж вами,
Что, для блага союза, начиная ее разрушенье,
Гы себя на стене сознаете все время мишенью.
1
Под вечер он видит, застывши в дверях:
Два всадника скачут в окрестных полях,
Как будто по кругу, сквоз, рощу и гать,
И долго не могут друг друга догнать.
То бросив поводья, поникнув, устав,
То снова в седле возбужденно привстав,
И быстро по светлому склону холма,
То в рощу опять, где сгущается тьма.
Два всадника скачут в вечерней грязи,
Не только от дома, от сердца вблизи,
Друг друга они окликают, зовут,
Небесные рати за рощу плывут.
И так никогда им на свете вдвоем
Сквозь рощу и гать, сквозь пустой водоем,
Но ехать ввиду станционных постов,
Как будто меж ними не сотня кустов!
Вечерние призраки! -- где их следы,
Не видеть двойного им всплеска воды,
Их вновь возвращает к себе тишина,
Он знает из окриков их имена.
По сельской дороге в холодной пыли,
Под черными соснами, в комьях земли,
Два всадника скачут над бледной рекой,
Два всадника скачут: тоска и покой.
2
Пустая дорога под соснами спит,
Смолкает за стеклами топот копыт,
Я знаю обоих, я знаю давно:
Так сердце звучит, как им мчаться дано.
Так сердце стучит: за ударом удар,
С полей наплывает холодный угар,
И волны сверкают в прибрежных кустах,
И громко играет любимый состав.
Растаял их топот, а сердце стучит!
Нисходит на шепот, но все ж не молчит,
И, значит, они продолжают скакать!
Способны умолкнуть, не могут смолкать.
Два всадника мчатся в полночную мглу,
Один за другим, пригибаясь к седлу,
По рощам и рекам, по черным лесам,
Туда, где удастся им взмыть к небесам.
3
Июльское небо в поселке темно.
Летит мошкара в золотое окно.
Горячий приемник звенит на полу,
И смелый гиллэспи подходит к столу.
От черной педали до твердой судьбы,
От шума в начале до ясной трубы,
От лирики друга до счастья врага
На свете прекрасном всего два шага.
Я жизни своей не люблю, не боюсь,
Я с веком своим ни за что не борюсь,
Пускай что угодно вокруг говорят,
Меня беспокоят, его веселят.
У каждой околицы этой страны
На каждой ступеньке, у каждой стены,
В недельное время, брюнет иль блондин,
Появится дух мой, в двух лицах один.
И просто за смертью, на первых порах,
Хотя бы вот так, как развеянный прах,
Потомков застав над бумагой с утра,
Хоть пылью коснусь дорогого пера.
4
Два всадника скачут в пространстве ночном,
Кустарник распался в тумане речном,
То дальше, то ближе, за юной тоской
Несется во мраке прекрасный покой.
Два всадника скачут, их тени парят.
Над сельской дорогой все звезды горят.
Копщта суучат по застявшей земле.
Мужчина и жжмщима едут во мгле.
История, рассказанная ниже,
Правдива. к сожаленью, в наши дни
Не только ложь, но и простая правда
Нуждается в солидных подтвержденьях
И доводах. не есть ли это знак,
Что мы вступаем в совершенно новый,
Но грустный мир? доказанная правда
Есть, собственно, не правда, а всего
Лишь сумма доказательств. но теперь
Не говорят "я верю", но "согласен".
В атомный век людей волнует больше
Не вещи, а строение вещей.
И, как ребенок, распатронив куклу,
Рыдает, обнаружив в ней труху,
Так подоплеку тех или иных
Событий мы обычно принимаем
За самые событья. в этом есть
Свое очарование, поскольку
Мотивы,отношения,среда
И прочее -- все это жизнь. а к жизни
Нас приучили относиться как
К обьекту наших умозаключений.
И кажется порой, что нужно только
Переплести мотивы, отношенья,
Среду, проблемы -- и произойдет
Событие; допустим -- преступленье.
Ан, нет. за окнами -- обычный день,
Накрапывает дождь, бегут машины,
И телефонный аппарат (клубок
Катодов, спаек, клемм, сопротивлений)
Безмолвствует. событие, увы,
Не происходит. впрчем, слава богу.
Описанное здесь случилось в ялте.
Естественно, что я пойду навстречу
Указанному выше представленью
О правде -- то-есть стану потрошить
Ту куколку. но да простит меня
Читатель добрый, если кое-где
Прибавлю к правде элемент искусства,
Которое, в конечном счете, есть
Основа всех событий (хоть искусство
Писателя не есть искусство жизни,
А лишь его подобье). показанья
Свидетелей даются в том порядке,
В каком они снимались. вот пример
Зависимости правды от искусства,
А не искусства -- от наличья правды.
1
2
"последний год я ви ну, это, в общем,
Серьезно. то-есть я хочу сказать,
Что это... да, и несмотря на это,
Я с йим встречалась. как вам обьяснить!
Он, видите ли, был довольно странным.
И непохожим на других. да, все,
Все люди друг на друга непохожи,
Но он был непохож на всех других.
Да, это в нем меня и привлекало.
Когда мы были вместе, все вокруг
Существовать переставало. то-есть,
Все продолжало двигаться, вертеться -
Мир жил; и он его не заслонял.
Нет! я вам говорю не о любви!
Мир жил! но на поверхности вещей -
Как движущихся, так и неподвижнщх -
Вдруг возникало что-то вроде пленки,
Вернее, пыли, придававшей им
Какое-то бессмысленное сходство.
Так, знаете, в больницах красят белым
И потолки, и стены, и кровати.
Ну, вот, представьте комнату мою,
Засыпанную снегом. правда, странно?
А вместе с тем, не кажется ли вам,
Что мебель только выиграла б от
Такой метаморфозы? нет? а жалко.
Я думала тогда, что это сходство
И есть действительная внешность мира.
Я дорожила этим ощущеньем. да,
Именно поэтому я с ним
Совсем не порывала. а во имя
Чего, простите, следовало мне
Расстаться с ним? во имя капитана?
А я так не считаю. он, конечно,
Серьезный человек, хоть офицер,
Но это ощущенье для меня
Всего важнее! разве он сумел бы
Мне дать его? о, господи! я только
Сейчас и начинаю понимать,
Насколько важным было для меня
То ощущенье! да, и это странно.
Что именно? да то, что я сама
Отныне стану лишь частичкой мира,
Что и на мне появится налет
Той паутины. а я-то буду думать,
Что непохожа на других! пока
Мы думаем, что мы неповторимы,
Мы ничего не знаем. ужас, ужас.
Простите, я налью себе вина.
Вы тоже? с удовольствием. ну, что вы,
Я ничего не думаю! когда
И где мы познакомились? не помню.
Мне кажется, на пляже. верно: там,
В ливадии, на санаторском пляже.
А где еще встречаешься с людьми
В такой дыре, как наша? как, однако,
Вам все известно обо мне! зато
Вам никогда не угадать тех слов,
С которых наше началось знакомство.
А он сказал мне: "понимаю, как
Я вам противен, но..." -- что было дальше,
Не так уж важно. правда, ничего?
Как женщина, советую принять
Вам эту фразу на вооруженье.
Что мне известно о его семье?
Да ровным счетом ничего. как будто,
Как будто сын был у него, но где?
А впрочем, нет, я путаю: ребенок
У капитана. да, мальчишка, школьник.
Угрюм; но, в общем, вылитый отец...
Нет, о семье я ничего не знаю.
И о знакомых тоже. он меня
Ни с кем, насколько помню, не знакомил.
Простите, я налью себе еще.
Да, совершенно верно; душный вечер.
Нет, я не знаю, кто его убил.
Как вы сказали? что вы! это -- тряпка.
Сошел с ума от ферзевых гамбитов.
К тому ж они приятели. чего
Я не могла понять, так этой дружбы.
Там, в ихнем клубе, они так дымят,
Что могут завонять весь южный берег.
Нет, капитан в тот вечер был в театре.
Конечно, в штатском! я не выношу
Их форму. и потом мы возвращались
Обратно вместе.
мы его нашли
В моем парадном. он лежал в дверях.
Сначала мы решили -- это пьяный.
У нас в парадном, знаете, темно.
Но тут я по плащу его узнала:
На нем был белый плащ, но весь в грязи.
Да, он не пил. я знаю это твердо;
Да, видимо, он полз. и долго полз.
Потом? ну, мы внесли его ко мне
И позвонили в отделенье. я?
Нет -- капитан. мне было просто худо.
Да, все это действительно кошмар.
Вы тоже так считаете? как странно.
Ведь это ваша служба. вы правы:
Да, к этому вообще привыкнуть трудно.
И вы ведь тоже человек... простите!
Я неудачно выразилась. да,
Пожалуйста, но мне не наливайте.
Мне хватит. и к тому ж я плохо сплю,
А утром -- репетиция. ну, разве
Как средство от бессонницы. вы в этом
Убеждены? тогда -- один глоток.
Вы правы, нынче очень, очень душно.
И тяжело. и совершенно нечем
Дышать. и все мешает. духота.
Я задыхаюсь. да. а вы? а вы?
Вы тоже? да? а вы? а вы? я больше,
Я больше ничего не знаю. да?
Я совершенно ничего не знаю.
Ну, что вам нужно от меня? ну, что вы...
Ну, что ты хочешь? а? ну что? ну что?"
3
"так вы считаете, что я обязан
Давать вам обьяснения? ну, что ж,
Обязан так обязан. но учтите:
Я вас разочарую, так как мне
О нем известно безусловно меньше,
Чем вам. хотя того, что мне известно,
Достаточно, чтобы сойти с ума.
Вам это, полагаю, не грозит,
Поскольку вы... да, совершенно верно:
Я ненавидел этого субьекта.
Причины вам, я думаю, ясны.
А если нет -- вдаваться в обьясненья
Бессмысленно. тем более, что вас,
В конце концов, интересуют факты.
Так вот: я признаюсь, что ненавидел.
Нет, мы с ним не были знакомы. я -
Я знал, что у нее бывает кто-то.
Но я не знал, кто именно. она,
Конечно, ничего не говорила.
Но я-то знал! чтоб это знать, не нужно
Быть шерлок холмсом, вроде вас. вполне
Достаточно обычного вниманья.
Тем более... да, слепота возможна.
Но вы совсем не знаете ее!
Ведь если мне она не говорила
Об этом типе, то не для того,
Чтоб что-то скрыть! ей просто не хотелось
Расстраивать меня. да и скрывать
Там, в общем, было нечего. она же
Сама призналась -- я ее припер
К стене -- что скоро год, как ничего
Уже меж ними не было... не понял -
Поверил ли я ей? ну, да, поверил.
Другое дело, стало ли мне легче.
Возможно, вы и правы. вам видней.
Но если люди что-то говорят,
То не за тем, чтоб им не доверяли.
По мне, само уже движенье губ
Существенней, чем правда и неправда:
В движеньи губ гораздо больше жизни,
Чем в том, что эти губы произносят.
Вот я сказал вам, что поверил; нет!
Здесь было нечто большее. я просто
Увидел, что она мне говорит.
(заметьте, не услышал, но увидел!)
Поймите, предо мной был человек.
Он говорил, дышал и шевелился.
Я не хотел считать все это ложью,
Да и не мог...вас удивляет, как
С таким подходом к человеку все же
Я ухитрился получить четыре
Звезды? но это -- маленькие звезды.
Я начинал совсем иначе. те,
С кем начинал я,- те давно имеют
Большие звезды. многие и по две.
(прибавьте к вашей версии, что я
Еще и неудачник; это будет
Способствовать ее правдоподобью.)
Я, повторяю, начинал иначе.
Я, как и вы, везде искал подвох.
И находил, естественно. солдаты
Такой народ -- все время норовят
Начальство охмурить... но как-то я
Под кошице, в сорок четвертом, понял,
Что это глупо. предо мной в снегу
Лежало 28 человек,
Которым я не доверял,- солдаты.
Что? почему я говорю о том,
Что не имеет отношенья к делу?
Я только отвечал на ваш вопрос.
Да, я -- вдовец. уже четыре года.
Да, дети есть. один ребенок, сын.
Где находился вечером в субботу?
В театре. а потом я провожал
Ее домой. да, он лежал в парадном.
Что? как я реагировал? никак.
Конечно, я узнал его. я видел
Их вместе как-то раз в универмаге.
Они там что-то покупали. я
Тогда и понял...
дело в том, что с ним
Я сталкивался изредка на пляже.
Нам нравилось одно и то же место -
Там, знаете, у сетки. и всегда
Я видел у него на шее пятна...
Те самые, ну, знаете... ну, вот.
Однажды я сказал ему -- ну, что-то
Насчет погоды -- и тогда он быстро
Ко мне нагнулся и, не глядя на
Меня, сказал: "мне как-то с вами неохота",
И только через несколько секунд
Добавил:"разговаривать". при этом
Все время он смотрел куда-то вверх.
Вот в ту минуту я, клянусь вам, мог
Убить его. в глазах моих стемнело,
Я ощутил, как заливает мозг
Горячая волна, и на мгновенье,
Мне кажется, я потерял сознанье.
Когда я наконец пришел в себя,
Он возлежал уже на прежнем месте,
Накрыв лицо газетой, и на шее
Темнели эти самые подтеки...
Да, я не знал тогда, что это -- он.
По счастью, я еще знаком с ней не был.
Потом? потом он, кажется, исчез;
Я как-то не встречал его на пляже.
Потом был вечер в доме офицеров,
И мы с ней познакомились. потом
Я увидал их там в универмаге....
Поэтому его в субботу ночью
Я сразу же узнал. сказать вам правду,
Я до известной степени был рад.
Иначе все могло тянуться вечно,
И всякий раз после его визитов
Она была немного не в себе.
Теперь, надеюсь, все пойдет, как надо.
Сначала будет малость тяжело,
Но я-то знаю, что в конце концов
Убитых забывают, и к тому же
Мы, видимо, уедем. у меня
Есть вызов в академию. да, в киев.
Ее возьмут в любой театр, а сын
С ней очень дружит. и возможно, мы
С ней заведем и своего ребенка.
Я -ха-ха-ха -- как видите,еще...
Да, я имею личное оружье.
Да нет, не "стечкин" ь просто у меня
Еще с войны трофейный "парабеллум".
Ну да, раненье было огнестрельным."
4
5
Такой-то и такой-то. сорок лет.
Национальность. холост. дети -- прочерк.
Откуда прибыл. где прописан. где,
Когда и кем был найден мертвым. дальше
Идут подозреваемые: трое.
Итак, подозреваемые -- трое.
Вообще сама возможность заподозрить
Трех человек в убийстве одного
Весьма красноречива. да, конечно,
Три человека могут совершить
Одно и то же, скажем, сьесть цыпленка.
Но тут -- убийство. и в самом том факте,
Что подозренье пало на троих,
Залог того, что каждый был способен
Убить. и этот факт лишает смысла
Все следствие -- поскольку в результате
Расследованья только узнаешь,
Кто именно; но вовсе не о том, что
Другие не могли... ну, что вы! нет!
Мороз по коже? экий вздор! но, в общем,
Способность человека совершить
Убийство и способность человека
Расследовать его -- при всей своей
Преемственности видимой -- бесспорно,
Неравнозначны. вероятно, это
Как раз эффект их близости... о, да,
Все это грустно...
как? как вы сказали?!
Что именно само уже число
Лиц, на которых пало подозренье,
Обьединяет как бы их и служит
В каком-то смысле алиби? что нам
Трех человек не накормить одним
Цыпленком? безусловно. и, выходит,
Убийца не внутри такого круга,
Но за его пределами. что он
Из тех, которых не подозреваешь?!
Иначе говоря, убийца -- тот,
Кто не имеет повода к убийству?!
Да, так оно и вышло в этот раз.
Да, да, вы правы... но ведь это... это...
Ведь это -- апология абсурда!
Апфеоз бессмысленности! бред!
Выходит, что тогда оно -- логично.
Постойте! обьясните мне тогда,
В чем смысл жизни? неужели в том,
Что из кустов выходит мальчик в куртке
И начинает в вас палить?! а если,
А если это так, то почему
Мы называем это преступленьем?
И, сверх того, расследуем. кошмар.
Выходит, что всю жизнь мы ждем убийства,
Что следствие -- лишь форма ожиданья
И что преступник вовсе не преступник,
И что...
простите, мне нехорошо.
Поднимемся на палубу; здесь душно...
Да, это ялта. видите -- вон там -
Там этот дом. ну, чуть повыше, возле
Мемориала... как он освещен!
Красиво, правда?.. нет, не знаю, сколько
Дадут ему. да, это все уже
Не наше дело. это -- суд. наверно,
Ему дадут... простите, я сейчас
Не в силах размышлять о наказаньи.
Мне что-то душно. ничего, пройдет.
Да, в море будет несравненно легче.
Ливадия? она вон там. да, да,
Та группа фонарей. шикарно, правда?
Да, хоть и ночью. как? я не расслышал.
Да, слава богу, наконец плывем.
"колхида" вспенила бурун, и ялта -
С ее цветами, пальмами, огнями,
Отпускниками, льнущими к дверям
Закрытых заведений, точно мухи
К зажженным лампам, -- медленно качнулась
И стала поворачиваться. ночь
Над морем отличается от ночи
Над всякой сушею примерно так же,
Как в зеркале встречающийся взгляд -
От взгляда на другого человека.
"колхида" вышла в море. за кормой
Струился пенистый, шипящий след,
И полуостров постепенно таял
В полночной тьме. вернее, возвращался
К тем очертаньям, о которых нам
Твердит географическая карта.
январь -- февраль 1969
Песня невинности, она же -- опыта
"...дитя на облачке узрел я,
оно мне молвило, смеясь..."
вильям блейк
1
Мы хотим играть на лугу в пятнашки,
Не хотим в пальто, но в одной рубашке.
Если вдруг на дворе будет дождь и слякоть,
мы, готовя уроки, хотим не плакать.
Мы учебник прочтем, вопреки заглавью.
То, что нам приснится, и станет явью.
Мы полюбим всех, и в ответ они нас,
это самое лучшее: плюс на минус.
Мы в супруги возьмем себе дев с глазами
Дикой лани; а если мы девы сами,
То мы юношей стройных возьмем в супруги,
и не будем чаять души друг в друге.
Потому что у куклы лицо в улыбке,
Мы смеясь свои совершим ошибки.
И тогда живущие на покое
мудрецы нам скажут, что жизнь такое.
2
Наши мысли длинней будут с каждым годом.
Мы любую болезнь победим иодом.
Наши окна завешены будут тюлем,
а не забраны черной решеткой тюрем.
Мы с приятной работы вернемся рано.
Мы глаза не спустим в кино с экрана.
Мы тяжелые брошки приколем к платьям.
если кто без денег, то мы заплатим.
Мы построим судно с винтом и паром,
Целиком из железа и с полным баром.
Мы взойдем на берег и получим визу,
и увидим акрополь и мону лизу.
Потому что число континентов в мире
С временами года числом четыре
Перемножив и баки залив горючим,
двадцать мест поехать куда получим.
3
Соловей будет петь нам в зеленой чаще.
И мы не будем думать о смерти чаще,
Чем ворона в виду огородных пугал.
согрешивши, мы сами и станем в угол.
Нашу старость мы встретим в глубоком кресле,
В окружении внуков и внучек. если
Их не будет, дадут посмотреть соседи
в телевизоре гибель шпионской сети.
Как нас учат книги, друзья, эпоха:
Завтра не может быть так же плохо,
Как вчера. и слово сие писати
в ? ? следует нам ? ? ? .
Потому, что душа существует в теле,
Жизнь будет лучше, чем мы хотели.
Мы пирог свой зажарим на чистом сале.
ибо так вкуснее; нам так сказали.
вильям блейк
1
Мы не пьем вина на краю деревни.
Мы не ладим себя в женихи царевне.
Мы в густые щи не макаем лапоть.
нам смеяться стыдно и скучно плакать.
Мы дугу не гнем пополам с медведем,
Мы на сером волке вперед не едем,
И ему не встать, уколовшись шприцем
или оземь грянувшись, стройным принцем.
Зная медные трубы, мы в них не трубим.
Мы не любим подобных себе, не любим
Тех, кто сделан был из другого теста.
нам не нравится время, но чаще -- место.
Потому, что север далек от юга,
Наши мысли цепляются друг за друга.
Когда меркнет солнце, мы свет включаем,
завершая вечер грузинским чаем.
2
Мы не видим всходов из наших пашен.
Нам судья противен, защитник страшен.
Нам дороже свайка, чем матч столетья.
дайте нам обед, и компот ма третье.
Нам звезда в глазу, что слеза в подушке.
Мы боимся короны во лбу лягушки,
Бородавок на пальцах и прпчей мрази.
подарите нам тюбик хорошей мази.
Нам приятнее глупость, чем хитрость лисья.
Мы не знаем, зачем на деревьях листья.
И кпгда их срывадт бурей до срока,
ничего не чувствулокол бьет над угрюмым вечем,
Мы уходим во тьму, где светить нам нечем.
Мы спускаем флаги и жжем бумаги.
дайте нам припасть мапоспздок к фляге.
Почему все так вышло? ибо будет ложью
На характер свалить или волю божью.
Разве должно было бять ипаче?
мы платим за всех, и не нужно сдачи.
1972.
1
Сказать, что ты мертва?
Но ты жила лишь сутки.
как много грусти в шутке
творца! едва
могу произнести
"жила" -- единство даты
рожденья и когда ты
в моей горсти
рассыпалась, меня
смущает вычесть
Одно из двух количеств
в пределах дпя.
2
Затем, что дни для нас -
ничто. всего лишь
Ничто. их не приколешь,
и пищей глаз
не сделаешь: они
на фоне белом,
Не обладая телом,
не зримы. дни -
Они как ты; верней,
что может весить
Уменьшенный раз в десять
один из дней?
3
Сказать, что вовсе нет
тебя? но что же
В руке моей так схоже
с тобой? и цвет -
не плод небытия.
по чьей подсказке
И как кладутся краски?
навряд ли я,
бормочущий комок
Слов, чуждых цвету,
вообразить бы эту
палитру смог.
4
На крылышках твоих
зрачки, ресницы -
Красавицы ли, птицы -
обрывок чьих,
Скажи мне, это лиц,
портрет летучий?
Каких, скажи, твой случай
частиц, крупиц
являет натюрморт:
вещей, плодов ли?
И даже рыбной ловли
трофей простерт.
5
Возможно ты -- пейзаж,
и, взявши лупу,
я обнаружу группу
нимф, пляску, пляж.
Светло ли там, как днем
иль там уныло,
как ночью? и светило
какое в нем
Взошло на небосклон?
чьи в нем фигуры?
Скажи, с какой натуры
был сделан он?
6
я думаю, что ты
и то, и это:
звезды, лица, предмета
в тебе черты.
Кто был тот ювелир,
что, бровь не хмуря,
нанес в миниатюре
на них тот мир,
что сводит нас с ума
берет нас в клещи,
Где ты, как мысль о вещи,
мы -- вещь сама?
7
Скажи, зачем узор
такой был даден
Тебе всего лишь на день
в краю озер,
чья амальгама впрок
хранит пространство?
А ты -- лишаешь шанса
столь краткий срок
попасть в сачок,
затрепетать в ладони,
в момент погони
пленить зрачок.
8
ты не ответишь мне
не по причине
застенчивости и не
со зла, и не
Затем, что ты мертва.
жива, мертва ли -
Но каждой божьей твари
как знак родства
дарован голос для
общенья, пенья:
продления мгновенья,
минуты, дня.
9
А ты -- ты лишена
сего залога,
Но, рассуждая строго,
тем лучше: на
Кой ляд быть у небес
в долгу, в реестре.
Не сокрушайся ж, если
твой век, твой вес
достойны немоты:
звук -- тоже бремя.
Бесплотнее, чем время,
беззвучней ты.
10
Не ощущая, не
дожив до страха,
Ты вьешься легче праха
над клумбой, вне
похожих на тюрьму
с ее удушьем
Минувшего с грядущим,
и потому,
Когда летишь на луг,
желая корму,
приобретает форму
сам воздух вдруг.
11
так делает перо,
скользя по глади
Расчерченной тетради,
не зная про
судьбу своей строки,
где мудрость, ересь
Смешались, не доверясь
толчкам руки,
В чьих пальцах бьется речь
вполне немая,
не пыль с цветка снимая,
но тяжесть с плеч.
12
такая красота
И срок столь краткий,
соединясь, догадкой
кривят уста:
не высказать ясней,
что в самом деле
мир создан был без цели
а если с ней,
то цель -- не мы.
друг -- энтомолог,
Для света нет иголок
и нет для тьмы.
13
Сказать тебе "прощай"?
как форме суток?
есть люди, чей рассудок
стрижет лишай
забвенья; но взгляни:
тому виною
лишь то, что за спиною
у них не дни
С постелью на двоих,
не сны дремучи,
Не прошлое, но тучи
сестер твоих.
14
Ты лучше, чем ничто.
верней, ты ближе
и зримее. внутри же
на все сто
ты родственна ему.
в твоем полете
Оно достигло плоти;
и потому
Ты в сутолке дневной
достойна взгляда
Как легкая преграда
меж ним и мной.
1972.
Он здесь бывал: еще не в галифе -
В пальто из драпа; сдержанный, сутулый.
Арестом завсегдатаев кафе
Покончив позже с мировой культурой,
Он этим как бы отомстил (не им,
Но времени) за бедность, униженья,
За скверный кофе, скуку и сраженья
В двадцать одно, проигранные им.
И время проглотило эту месть.
Теперь здесь людно, многие смеются,
Гремят пластинки, но пред тем, как сесть
За столик, как-то тянет оглянуться.
Везде пластмасса, никель -- все не то;
В пирожных привкус бромистого натра.
Порой, перед закрытьем, из театра
Он здесь бывает, но инкогнито.
Когда он входит, все они встают.
Одни -- по службе, прочие -- от счастья.
Движением ладони от запястья
он возвращает вечеру уют.
Он пьет свой кофе -- лучший, чем тогда,
И ест рогалик, примостившись в кресле,
Столь вкусный, что и мертвые "о да!"
Воскликнули бы, если бы воскресли.
январь 1972
На смерть >
Transfer interrupted!