В понедельник, в десять утра инженер Богданов вошел в институт. Катерина Ивановна, предупрежденная заранее, сочувственно встретила докладчика. Она поинтересовалась здоровьем, обратив внимание на болезненный вид и отметила спутницу, назвав ее "доченькой".
В большом интститутском конференц-зале уже собрался народ. Здесь были люди, специально приглашенные Виталием Витильевичем Калябиным по суровягинскому списку, были люди, пришедшие и по своим причинам, например, представитель из академии, были и люди просто праздные, обычные научные сотрудники, охочие до разных скандалов, зрелищ и диспутов.
Когда вослед за инженером появилась Елена по залу пронесся гулкий восхищеный ропот. Сам инженер принес черный тубус и, словно иллюзионист, принялся извлекать из него множество листов ватмана испещренных графиками, таблицами и формулами.
Покончив с плакатами, Богданов повернулся к залу и не зная, что делать дальше, застыл в напреженной позе. Наконец появился профессор в сопровождении ближайших помошников: Калябина, Лидии Ураловой, Мозгового. Прооцессию заключал Толя Ермолаев, который вдруг отстал и уселся позади. Он кивком головы ответил на приветствие Елены и принялся разглядывать инженера, пытаясь предугадать развязку мероприятия. Инженер, впрочем, совсем успокоился и готов был приступить.
На сцену вышла Лидия Уралова и объявила повестку. Первым номером стояло выступление инженера. Богданов слегка побледнел и начал было говорить прямо с того места где стоял, но профессор Суровягин, пригласил докладчика на трибуну. Инженер извинился, и повторил снова:
-Уважаемые товарищи!
Толя затаил дыхание, напрягся, весь внутри скукожился, будто не инженер, а он, сам делал доклад. Через некоторое время он обнаружил, что смотрит уже на Елену. Хранитильница тайного списка вся была поглощена инженером. Господи, что она может понимать, думал Анатолий.
Когда инженер приступил к обоснованию своей теории по залу пополз насмешливый шумок.
-Эка хватил, - донеслось из первых рядов. Да и Толя был в недоумении. Богданова понесло. Рухнул порядок вещей, весь зал вослед за докладчиком, казалось, попал в зоопарк, где все перепуталось: хишники и травоядные сидели в перемежку. Возникала идиотская модель природы, в которой, нессомненно, все это существует, но не в таком же беспринципном виде. Инженер все более и более горячился. Он, покинул трибуну, метался туда и обратно по сцене, размахивая указкой, словно шпагой. Он призывал слушателей посмотреть на старые факты под новым углом, взывал к физической интуиции, наконец обратился к здравому смыслу, на что публика ответила гробовым молчанием. Шушуканье прекратилось, все затаились ожидая финального аккорда и он незамедлительно последовал предсказанием десятого спутника Сатурна. Инженер замолк, глядя в зал с сознанием честно выполненного долга. Елена облегченно вздохнула и посмотрела на Толю, мол, знай наших.
Следую демократическому обычаю, профессор Суровягин предложил задавать вопросы. Но вопросов никто не задавал, и пришлось объявить свободную дискуссию. Для затравки выступил Виталий Витальевич Калябин. В пространной манере он дал суровую отповедь попытке инженера навести тень на ясную и правдивую картину мироздания, а само выступление назвал вредным и лженаучным. Он привел многочисленные примеры, опровергающие ошибочные посылки и изначальные мотивы, а в заключение зачитал длинный список опечаток и грамматических несоответсвий, найденных при тщательном изучении рукописи.
Елена возмущенно качала головой, будто внутри у нее все кипело и бурлило. Толя, облокотился на спинку переднего кресла, бессильно положил голову и закрыл глаза. Ему было стыдно. Потом последовало еще пару, порицающих инженера, отзывов, и наконец на сцену вышел сам профессор Суровягин. "Мы, - говорил он, - научная общественность, должны всячески приветствовать в нашем народе стремление к решению самых сложных фундаментальных проблем". Он похвалил инженера за энтузиазм и упорство и сказал, что "отсутвие должного уровня профессионализма не может служить укором нашим Кулибиным, Кибальчичам и Яблочковым. Это их беда, а не вина, а вина - наша" и призвал зал нести знания в народ. В зале зашумели, мол, хватит тянуть кота за хвост, пора кончать, и т.д. Елена же подошла к Толе:
-Что же ты? Скажи хоть что-нибудь путное. Ведь это же заговор!
-Я ничего не могу сказать, - Ермолаев потупил глаза.
-Ты, ты... - она унизительно махнула рукой и отвернулась.
Потом предоставили слово для ответа докладчику, но тот не брал слова. Зрители стали приставать, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Особенно заволновался Мозговой. Он подбежал к инженеру, подергал за плечо. Тот резко встал, повернулся к залу и Толя вспомнил их первую встречу на вахте.
-Извините, - виновато улыбнулся докладчик и как слепой вышел из зала. За ним, со слезами на глазах выбежала Елена.
На выходе Толю нагнал Мозговой.
-Хлюпик ваш инженер, хлюпик! Он, наверно, думал - оркестр духовой пришлют и цветами забросают, а потом еще на руках вынесут?! Нет, слабоват, оказался, не боец.
-Не боец? - заторможенно переспросил Толя, - Да что ему было защищать?
-Жизнь свою защищать, позицию, взгляд на вещи, а он - извините и был таков. Нет, хлюпик, не боец. Вы что - думаете теория ошибочная? Да, ошибочная, чепуховая тероия. Но я спрашиваю - у кого она здесь не ошибочная? У Калябина, что ли? И что-же, страдает хоть чем-то наш дорогой Виталий Витальевич? Ничуть! А почему? Потому что Виталий Витальевич нормальный человек, а не псих.
-Зачем вы так? - недоуменно спросил Толя.
-Что - зачем?
-Оскорбляете.
Мозговой жестко посмотрел на собесдника и выдал:
-Я факт констатирую.
-Какой факт?
-Медицинский. Он псих, нервнобольной, я диагноз читал.
-Как? - Толя глупо смотрел на Мозгового. Потом наконец сообразил: -Он на учете в психдиспансере состоит?
-Да!
-Вы скрыли? Ничего не понимаю...
-Не понимаете, потому что по верхам скачете, а я вам говорил - размышлять надо, анализировать. - Мозговой замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего. - Но я надеюсь, вы меня не продадите профессору? Ведь инженер, не очень, он тихий, у него там какой-то синдром. - Мозговой показал, где у инженера мог быть синдром. - Ну ладно, у меня еще дела, надо обрадовать кое-кого, так что до встречи на узких перекрестках мирозданья.
Новость о душевном нездоровье инженера оглушила Ермолаева. Непонятно, зачем Мозговой скрывает такие факты? Вообще, и Мозговой, и Калябин, да и сам профессор, серьезные, преданные науке люди, оказались не такими уж простенькими рассеянными человечками, как представлял себе ученых Толя в более молодом и мечтательном возрасте.
История с инженером окончательно запутывалась. Посторонний, непредвзятый наблюдатель еще мог бы разобраться и Ермолаев даже попытался встать на объективную точку зрения, и тут же всплыл вопрос: зачем лжет Мозговой? Но долго в положении независимого наблюдателя Толя находится не мог и вскоре вернулся обратно, влекомый некой, неведомой современной науке, щемящей силой. Ему снова стало стыдно и больно за инженера, за Елену и себя. Нужно было настоять на отмене доклада. Сказался бы больным, а, впрочем, он и так больной. Анатолий опять вспомнил сегодняшнее оцепенение инженера, так похожее на то , уже далекое, обнаруженное при их первой встречи. А вдруг Елена ничего не знает? Толя припомнил, как инженер всячески пытался скрыть от Елены инцендент на вахте. Он имел весьма смутное представление о сумасшедших, но достоверно знал, что с ними бывают припадки, весьма опасные для окружающих. В благородном порыве он решил тут же предупредить Елену. Но телефон молчал, и тогда Толя раскрыл журнал местных командировок и записал: По требованию заказчика отбыл на "Марс". Такая не подходящая к моменту щепетильность доказывала, что, по-крайней мере, Ермолаев, находился в полном уме и здравии.