И потом были три счастливых дня, когда все сошлось: и взаимопонимание, и Нева, и любовь, и необычное майское тепло. Я тоже запомнил то майское солнце, стоявшее тогда надо всей европейской Россией и, кажется, в последний раз в тот год, потому что лето, как раз, выдалось дождливым и холодным. Еще перед отъездом Соломахин меня предупредил, что уезжает на несколько дней неофициально и, если кто-то будет звонить по работе, лучше отвечать как буд-то он, Владимир Дмитриевич, никуда не уезжал, а вышела на время - по делам. Ну и звонили, и я, конечно, врал и изворачивался, Бог знает как. Но однажды меня поймали, что называется, за руку. Где-то, на третий день после отъезда Соломахина, позвонил мужской голос и попросил Владимир Дмитриевича.
-Он только что вышел, - я уже вошел в азарт и лгал легко и безответственно, - Может, что передать?
-Нет, я бы хотел лично, - голос слегка дрогнул от волнения, - Когда мне лучше позвонить?
-Да вот, буквально, через полчасика.
Я собирался по своим литераторским делам часа на три в центр. Меня поблагодарили, и я, с чувством исполненного дружеского долга, положил трубку. Но, когда под вечер вернулся домой, опять подвергся допросу назойливого абонента. На этот раз назвали мою фамилию, выказав тем самым подозрительную осведомленность, - я был известен, как друг Владимира Дмитриевича, в очень узких кругах.
-Да заезжал, но только на минуту...
-Извините, у меня кончаются монеты, а мне только одно и надо узнать: в Москве ли он вообще, или все-таки в Ленинграде? - тут то у меня и закралось подозрение.
-Да вы скажите кому, - он перезвонит.
-У меня нет своего телефона, а его уже третий день нет, - как-то обиженно пожаловались на том конце. - Да если он не в Москве, вы скажите сейчас, чтобы я не беспокоил уж больше никого.
-Владимира Дмитриевича нет в Москве, - признался я.
-Значит, они вдвоем в Ленинграде, следовательно они, она... - голос его наполнился нескрываемой печалью, - Господи, спаси и сохрани их.
-Але, але, - я уже сам добивался отклика, не вполне осозновая все последствия своего признания. Но трубку положили.
Помнится, по возвращении я передал Соломахину о необычном звонке, не скрывая своей догадки, но он не рассердился, только как-то криво усмехнулся, с каким-то горьким удовлетворением, и больше мы к этому вопросу не возвращались.
Проснувшись одним дождливым утром, Владимир Дмитриевич обнаружил, что деньги, заработанные в Италии, благополоучно истрачены, а его законной месячной зарплаты едва хватало на несколько заправок автомобиля, и всякие другие заманчивые загранкомандировки им пропущены, да к тому же его заграничный паспорт, как было сказано в последнемм правительственном постановлении, оказался недействительным. Слава богу, у него была машина, и он мог подработать извозом, и вполне в этом преуспел, но в основном, за счет рабочего времени, чем окончательно расстроил все свои научные дела.
Правда, их совместная с Ксенией жизнь никак внешне не менялась. Подработанные с утра деньги к вечеру уже расходились, и каждый день все повторялось снова и снова. Только Соломахин выглядел вечерами очень усталым.
Обычно они не договаривались о следующей встрече, а она ему звонила на работу, и было так каждый день. И когда она позвонила однажды и сказала, что они встретиться не могут он насторожился:
-Как совсем?
-Только этим вечером, мне нужно сходить в гости.
-Без меня?! - наигранно сердясь, возмутился Владимир Дмитриевич.
-Ну, это в посольских зданиях, там без пропуска никак нельзя...
-Но я могу встретить тебя после и отвезти домой.
-Нет, не нужно, во-первых, будет поздно...
-Нас не запугать... - пытался шутить Соломахин.
-Да зачем тебе мотаться ночью, тем более, меня, скорее всего, отвезут.
-Кто?! - теряя самообладание, вскрикнул Соломахин.
-Ну какая разница, ты все равно их не знаешь.
-Кого я еще не знаю?
-Господи, да я могу взять, наконец, такси, - Ксения, кажется, придумывала на ходу.
-Скажи, пожалуйста, - Соломахин, с огромным усилием воли, говорил спокойным голосом, - Что это за тайная от меня вечеря?
-Никакой тайной вечери, ничего особенного, просто неудобно отказываться, да и что тут такого?
-Мне не нравится, что ты без меня ходишь в гости.
-Но что же делать, я уже дала согласие, - Соломахину показалось, что она уже расскаивается, - Но уже отказаться никак нельзя.
-Но хотя бы скажи, куда ты идешь?
-Приехал один знакомый, я уж год как не видела его.
-Иностранец?
-Да там все - иностранцы, и ты, все равно, не знаешь французского, что бы ты там делал весь вечер?
-Как его зовут?
-Жан.
Представляю, что произошло внутри Владимира Дмитриевича при этом имени, так как в тот же вечер лицезрел нашего героя.
-Эй, ты где там? - будто в лесу позвала Ксения.
-Ты не пойдешь туда, - выдохнул Соломахин.
-Почему?
-Я не хочу.
-Ну что за блажь такая, отдохнешь один день без меня, ты ведь, в последнее время, сам на себя не похож.
-Ты не пойдешь туда, - настойчиво повторил Владимир Дмитриевич.
-Пойду, потому что не вижу причин не идти.
-Нет.
-Слушай, извини, но мы уже начинаем повторяться, я вижу ты совершенно зациклился, извини, я больше не могу разговаривать, я позвоню завтра.
-Подожди...
-Извини, тут ко мне пришли, я не могу больше говорить, я тебе перезвоню.
Послышались гудки. Владимир Дмитриевич, будто не понимая, что произошло, вертел телефонной трубкой. Потом сообразил, что она не может перезвонить и даже, может быть, уже звонила, а он, дурак, сам препятствовал этому. Он тщательно установил трубку и уселся рядом. Но никто не звонил. А ее рабочий телефон он так и не узнал. Не узнал - значит не положено, объянил он сам себе отеческим тоном.
Поздно вечером он появился дома, вскольз поприветствовался и закупорился в своей комнате. Меня только поразило странное, неподвижное выражение его глаз, и я понял - что-то случилось - но зайти к нему долго не решался. Наконец, я под каким-то смешным предлогом приоткрыл дверь и обнаружил Владимира Дмитриевича неподвижно сидящего у телефона.
-Может поешь? - заискивающим голосом предложил я.
Он повернул на меня невидящие глаза:
-Я попался.
-Картошечки с котлетой, - не зная что и говорить, брякнул я.
Он посмотрел на меня с некоторым интересом и спросил, не звонил ли ему кто.
-Нет, никто, а что случилось?
-Случилось явление, -он криво усмехнулся и добавил, -Я, видишь ли, друг мой любезный, в мужья попал.
-То есть?
-Принимаю поздравления.
-Ты не в себе, хочешь выпьем немного, - я полез в секретер.
-Ах, да, по случаю полагается, извини, что сам не предложил, виноват, но и ты пойми, ведь в первый раз, все внове, внезапность жизни, ну, выпьем, кол-л-лега.
Забыв чокнутся, Соломахин осушил рюмку.
- Не думай, что я так, запросто, я ведь в другом роде, я оставленный ненадолго, - он говорил, входя в какую-то шутовскую роль, - На вечерок, но именно, понимаешь тезка, налейка еще, впрочем, не буду пока, ведь я не решил еще что дальше буду делать, да и вечер как-то еще не кончился, погоди, мне не наливай, а сам выпей, выпей за мое нелегкое счастье, слышь, Володька, ты напейся, я люблю тебя пьяного, ты веселый становишься...
Я по такому случаю налил еще, а он и после отказывался.
-Как все быстро происходит, мой милый литератор, какие резкие перепады, извини, иногда уши просто заклыдывает, тут, понимаешь, самое время - леденец сладенький под язык, да нет ведь при себе, а сервис, сам знаешь какой нынче, - голова раскалывается, носоглотка подводит, проклятая, холодно и мокро, слышь литератор, какое лето дождливое, всего-то недельку погрелись, и, на тебе - опять осень. Ты извини, я сумбурно выражаюсь, но это от внезапности и нового моего статуса происходит, я, может быть, исправлюсь в будущем.
-Ты, действительно, того, - я тоже начал расслабляться, - Я же вижу что-то стряслось, но отчего такой поворот?
-Да где уж тебе, литератор.
Я разозлился.
-Ну что произошло? Она тебя убежала, с майором? Да опомнись, посмотри куда ты катишься, посмотри, работу забросил, глаза впали, кашляешь постоянно, живешь Бог знает как, одним днем, из машины не вылезаешь, а машина грохнется, на что жить будешь?
Он молчал.
-И все из-за кого? Ну признайся себе честно, она крутит тобой, а ты на это не рассчитывал и теперь из-за упрямства будешь катиться до самого упора. Господи, да если бы она тебя любила, что вы действительно не поженитесь? Чего по чужим квартирам таскаетесь?
-Как же, вот сегодня приобрел новый статус - вечный муж номер два, но и то спасибо, - хоть не три.
-Не обольщайся, - я уж совсем хотел его разозлить и привести в чувство.
-Что же мне опять, в болото?
-Да ты и так не в чистых водах.
-Да,да, и так, и эдак, погоди, не сердись, литератор, ведь я не знал раньше, я думал не дай бог, и вообще, стыдно брат, плакать и жаловаться, а теперь извини, - он вдруг переменился, посмотрел на часы и принялся собираться, - Извини, я скоро, мне там... надо, вдруг, все-таки, сливки мои окажутся?
-Сливки? - переспросил я.
-Да, знаешь, они самые, - и он с противоестественным сладким отвращением повторил, - сливки!
Далее Владимир Дмитриевич подался к французскому посольству. Поездив вокруг и разуверившись, решил сторожить у ее дома. Там, будто вор, спрятал машину в темном углу двора и, не вылезая, уперся немигающим взором в летнюю полночь. Было, слава Богу, совсем не холодно, и то и дело раздавались шаги, и смех запоздалых гуляк. Он не реагировал, и смех его не обжигал. Он только ждал явления какого-нибудь лимузина с посольскими номерами.
Господи, мог ли он себя представить в таком положении еще полгода назад? Нет и еще раз нет. Какое унижение, какой позор, опасаться быть обнаруженным... Уйти, сбежать, сечас же, сию же минуту, прочь, навсегда... Он и, правда, уже собрался завести машину и отъехать, как вдруг услышал какой-то легкий шорох в кустах. Казалось, темные ветви колышатся, и кто-то трется рукавом о тонкий скрюченный ствол. Ефимов?! - мелькнула страшная короткая мысль. Да, кажется, он, притаился в ветвях, ожидая появления Ксении и Соломахина. У Владимира Дмитриевича сперло дыхание. Вот уж настоящий позор, вот уж позор - в квадрате! Друзья-соратники собрались посреди московской полночи... Да, Ефимов притаился и ждет появления любимой женщины в сопровождении его, Соломахина. Но чего он ждет? Чудак, чуть не крикнул Соломахин, чего ты ждешь, ведь ты же знаешь по телефонным звонкам, где они были ту теплую неделю? На что же ты еще надеешься, бедный, больной человек? Ты думаешь, мы просто гуляем по городам и весям под ручку, а вечерами говорим друг другу: "споконой ночи, Владимир Дмитриевич" или "спокойной ночи, Ксения Владимировна", ха, глупец, наивный человек, во что ты еще веришь и на что надеешься, на какое чудо? Она больше не твоя, а у тебя остались лишь одни самообман и воспоминания, и лучше бы тебе тут не стоять дальше, иначе чем ты еще будешь жить? О, я знаю, знаю, тебе несладко одному, ты не представляешь себя без любимого предмета, тебе легче мучиться, унижаться, нежели расстаться с ней, да и она ведь оставила тебе последнюю надежду: "Милый, милый, ну что ты себе выдумал, ну просто хорошие знакомые, тут ничего и быть не может при нашей разнице, да и как бы я смогла смотреть тебе в глаза? Это просто интересное знакомство, это невинные прогулки под луной, да ведь ты знаешь, кому я принадлежу, ведь все сливки - твои". Куст замер, и Соломахин поймал себя на том, что говорит почти вслух. Да откуда ему тут быть? Уже поздно, разве в такое время можно на что-то надеяться... Ах нет, все-таки он здесь. Соломахин опять услышал шорох, будто кто-то переминал затекшие ноги. Но почему же ты тогда прячешься если веруешь в нее? Отчего ты в кустах, а не на свету встречаешь свою избранницу? Или все-таки сомневаешься и готовишься к худщему? Значит, и ты ей не веришь? Но чем же ты будешь жить? Ведь ты же погибнешь без нее, да, да, у тебя стынет кровь, и отнимаются конечности, да как ты, вообще, сюда дополз?
Соломахин потихоньку приоткрыл двецу, осторожно выполз из машины и, неслышно ступая, направился в кусты. В нескольких шагах он нечаяно наступил на сухую векту, и испуганное животное выскочило из кустов. Ну-да, какой же это Ефимов, чуть не смеялся Владимир Дмитриевич, да и как бы он смог в коляске, ночью... да и что это за странная фантазия караулить в кустах, уже подтрунивал над собой Соломахин, как вдруг яркий сноп света ударил с проезжей части. От неожиданности Владимир Дмитриевич юркнул в кусты и притаился. Среди мелких черных листьев, замедленно погасли фары, как в кино, и все снова замерло в полутьмах. Отчего они не выходять на свет? Почему они продолжают сидеть в автомобиле когда уже давно приехали и пора выходить. Грудь Соломахина спирало от отсутвия ответов. Так длилось с полчаса. Спина ныла - кусты оказались совсем невысокими а распрямится нельзя - его голова обязательно вылезла бы наружу, к всеобщему стыду. Наконец обитатели авто выбрались наружу. Он ясно видел две тени его и ее, они еще раз ненадолго задержались у парадного, будто шепча что-то друг другу на ушко, и только после расстались.
Соломахин постанывая, не смея сразу разогнуться выполз из куста, постоял среди темного двора и направился к телефону.
-Я так соскучилась, - услышал он радостный голос любящей женщины, - Было так скучно, я все время хотела к тебе.
-Неужели, - довольно едко удивился Владимр Дмитриевич.
-Да, да, милый, когда мы встретимся?
-Неужели Жан такой скучный человек?
-Жан, хм, вовсе нет, он очень интересный человек, у него такие проекты, впрочем, неважно, да и мне нет до них никакого дела, да и публика... и превосходное мороженное под зонтиком.
-Когда же ты вернулась?
-Давно уже, кажется час назад.
-Неправда, - с мальчишескеой прямотой воскликнул Соломахин.
-Ну я точно не помню, я так устала, ей богу, уже давно, разве ты звонил?
Ага, наверняка дома ей сказали, что никто не звонил.
-Нет, я не звонил, но стоял здесь у тебя под окнами.
-Так ты здесь? Глупый, глупый, ты меня ждал весь вечер, сейчас я к тебе спущусь.
Соломахин запротестовал, но она уже бросила трубку и через минуту в домашенем халатике влетела к нему в машину.
-Но зачем вы так долго сидели в машине? - уперевшись подальше в дверь, остранился Владимир Дмитриевич.
-Ну перестань, перестань, глупый, ты все выдумал, я люблю только тебя, ну пойми, он завтра уезжает...
-Уезжает, надолго?
-Ну да, он, в принципе, не строит планов приехать сюда еще раз.
-Ах, так они значит планов не строют, ну так знай же, я не твой муж, я не буду терпеть всех этих друзей-товарищей, обещай мне что ты последний раз была одна без меня в гостях...
-У, какой строгий, - попыталась отшутиться Ксения, но Соломахин показал всем своим видом, что не собирается возвращаться к этому вопросу больше никогода.
-Ну хорошо, прости, прости меня, я не думала, что ты будешь весь вечер мучиться без меня, я обещаю, больше это не повториться, мы всегда и везде будем вместе, если, конечно, обстоятельства не будут выше нас.
-Какие обстоятельства?
-Да никакие, мало ли что бывает, всего не предусмотришь...
-Чего не предусмотришь, - не оставал Владимир Дмитриевич.
-Господи, - уже разозлисаь Ксения, - Ну, кирпич с крыши не предусмотришь.
-Ага, опять кирпич, ты лучше не зли меня этим кирпичем.
-Ну вот, неужели мы поругаемся из-за того чего вовсе и нет? Перестань, иди, иди сюда, обними меня, видишь, как я по тебе соскучилась.
Он сдался. Он обнял ее, впрочем, твердо обещая себе, более такого позора никогда не допускать, а если уж она повторит такое с ним, он разорвет все бесповоротно. Но что это, почему она так естественна, так ласкова, да, видно и вправду, - она соскучилась. Ему стало, наконец, тепло и хорошо, и, кажется, если бы была у них над головой своя родная крыша, то уж никогда бы они не отпустили друг друга из объятий, по-крайней мере, на эту беспокойную ночь.